Смута

— Они тоже мятежники, — голос Ирины Ивановны упал до шёпота. — И, если вы сейчас будете сопротивляться здесь, вас просто перебьют. А если сдадитесь после того, как всё кончится — расстреляют. У поганого рва, как самых презренных дезертиров. Вас для этого матери растили? Или, Бурмейстер, может, вы сами слышали, как Государь отрекается? Или лично в Баден-Баденской кофейне встречали? Нет? Тогда молчите и слушайте, что я вас скажу. Собирайте всех своих. Всех «павлонов». И уходите из города. Пробирайтесь на юг, к Елисаветинску, Ростову, к областям Войска Донского. Государь будет там. Если вы ему верны — то верны должны быть не только, когда вас милостями осыпают. Или, Воронов, я вас как-то иначе учила?!

— А что ж вы сами, мадам Шульц, с красным бантиком щеголяете? — скривился Бурмейстер.

— Для того, чтобы таких дураков, как вы, Иван, из беды вытаскивать, — глаза Ирины Ивановны яростно сверкнули. — Ну, что, согласны? Я вас выведу отсюда. Я обещаю. Пойду рядом с вами и, если что-то не так — вы успеете меня застрелить. Я вам даже свой «люгер» отдам.

Юнкера переглянулись в смущении. Даже Бурмейстер как-то зачесал затылок, замигал, отводя взгляд.

— Хотите умереть за Россию? Ещё успеете. Но не сегодня. И не здесь. Ну?..

— Она права, господа, — тихо вымолвил Воронов, глядя прямо в глаза друзьям. — Скажите… скажите этим, что мы готовы уйти.

— Но только с оружием! — тотчас вставил Кевнарский.

— И с пулемётами! — добавил Иван Бурмейстер.

Ирина Ивановна устало улыбнулась.

— Пулемётов обещать не могу. Но вы себе другие достанете, я уверена.

Глава I.4

Юнкера переглянулись.

— Господа, — нажимала Ирина Ивановна, — сейчас сюда подтащат артиллерию. Поставят на прямую наводку. И вас разгромят. Да, вы отдадите жизни — но за что? За кого?

— За свободу, — мрачно ответствовал Бурмейстер. — За свободную Россию.

— Которой для свободы нужно что, непременно устроить людобойство? Свергнуть законного монарха, помазанника Божия? Посадить себе на шею этих расфраченных кукол из Думы, возомнивших, что они могут управлять тысячелетней державой? Ах, господа, господа юнкера! Охотно бы дискутировала с вами о свободе и пути России и дальше, но время истекает. Люди, что здесь командуют, — она кивком указала себе за спину, — они совсем иные. Они не колеблются, они полгорода снарядами снесут, если нужно. Есть тут мирные обыватели или нет, неважно. Поэтому не надо упираться. Спорить о высоких материях хорошо с живыми. А не с мёртвыми, в коих вы, друзья мои, неминуемо обратитесь.

— Мы не сложим оружия, — бледный, но решительный Воронов скрестил руки на груди.

— Я сделаю всё, чтобы устроить вам выход без разоружения. Совру, если надо. Господь простит мне этот грех, надеюсь, — Ирина Ивановна широко перекрестилась. — А вы, коль выберетесь отсюда, то, как я сказала — сразу же прочь из города. На Дон, на Кубань, в Таврию.

— А что же вы, госпожа Шульц?

— А я, господин Бурмейстер, останусь здесь. Тут я сейчас нужнее.

— С ними, значит, останетесь, — тяжело взглянул тот. — С бунтовщиками. С эс-деками!..

— Это неважно, — Ирина Ивановна слегка побледнела, но голос оставался твёрд. — За себя я сама отвечу, за все прегрешения свои. Ну же, господа, хватит уже. Решайтесь.

Повисло тяжкое молчание. Октябрьский ветер еле шевелил нагие ветви — осень пришла ранняя, вся листва давным-давно опала. Серые туши облаков продавили небо, словно толстяк — тощий казеный матрас, набитый соломой.

— Хорошо, господа, — наконец решился Леонид. — Я вам верю, Ирина Ивановна. Мы оставим позиции. Но только…

— Но только выходя отсюда строем и при оружии! — поспешно перебил Иван.

Кевнарский только кивнул.

— Собирайте юнкеров, — тихо сказала Ирина Ивановна. — Я предупрежу… тех. И вернусь. И пойду с вами. Если что-то случится — умру первая.

Юнкера замялись.

— Ну, мы… тогда того?..

— Собирайте своих, — настойчиво повторила госпожа Шульц. — Пулемёты бросьте. Выходите через мост, колонной. Я вас встречу.

— Ага, мы — колонной, а нас — залпами… или очередями, — проворчал Бурмейстер, но уже больше для порядка.

— Не будет этого, — убеждённо сказала Ирина Ивановна. — Пока не будет. Пока их ещё можно уговорить. Воззвать к совести, к милосердию. Но чем дальше, тем труднее. Они попробуют кровь на вкус… и она им понравится.

И сказала она это так, что юнкера больше уже не спорили.

— Они хотят что?! — у комиссара Жадова, казалось, вот-вот из ушей повалит дым от возмущения. — Выйти с оружием?!

Ирина Ивановна на миг зажмурилась. Выдохнула. И вновь открыла глаза.

— Товарищ Михаил. Это юнкера Павловского училища, «павлоны». Они не побегут, даже под шрапнелью. У них там три станковых пулемёты и я заметила не меньше пяти ручных. Полковник Иванов был прав — их позиция весьма неплоха, за водной преградой, хоть и неглубокой. Умоемся кровью, товарищ комиссар, и задачи не выполним. Пусть уходят. У врага оголится тыл. После этого «временным» останется только сдаться.

— А эти господинчики?!