Смута. Том 1

— Конечно же, товарищ Жадов, с поражением они не смирятся. Будут вынашивать планы свержения молодой советской власти. К тому же у них бывший царь и бывший наследник престола — сумели-таки ускользнуть от гнева трудового народа, но это временно, сугубо временно. Теперь, когда столица с её складами и арсеналами в наших руках, когда гвардия разгромлена под Стрельной и уничтожена огнём германских дредноутов, — справиться будет куда легче.

— А что же они будут делать, бывший царь и его присные? — осторожно поинтересовалась Ирина Ивановна.

— Несложно предсказать — попытаются прорваться на богатый и относительно благополучный юг. Там контрреволюционное казачество, там богатые села Таврии и Кубани, там и преданные «белому царю» горцы… Но, разумеется, против нас они не устоят.

— Конечно не устоят!

— Уверенность ваша похвальна, товарищ Жадов, однако гражданская война — не шутка. Хотелось бы её избежать или, во всяком случае, обойтись малой кровью… Но об этом после. Итак, как только сдадите банк новой охране, явитесь ко мне, в новообразованную ЧК…

Ноябрь накрыл великий город низким покрывалом серых туч, день сжимался, света стало совсем мало, казалось, воцарились вечные сумерки. Тьму с полумраком не могли разогнать даже вновь зажигавшиеся фонари.

Новые власти действовали решительно, один за другим формировались батальоны и полки новой армии. «Кто не работает, тот не ест» — и по богатым квартирам шли «народные дружины», вручавшие повестки на общественные работы, то есть на трудовую повинность. Деньги, однако, отменены не были, и счета в банках не закрыты; конторщики, особенно из мелких и низовых, вернулись к работе — иначе не получить продуктовые карточки, а по «свободным ценам» они ничего купить не могли, потому что жалованье хоть и выросло, но за «коммерческими» угнаться не могло.

Работали, не останавливаясь, заводы и фабрики, хотя «пролетарский контроль» и требовал беспрерывного повышения окладов. И со всей страны приходили телеграммы — власть перешла в руки Нижегородского совета рабочих… Уральского… Иркутского… Владивостокского…

Одновременно восстала Польша. Собственно говоря, как «восстала» — ЦИК сразу же объявил, что «удержание в неволе польского народа есть тягчайшее преступление царизма», и русским войскам было приказано «начать вывод, оставляя на месте то, что невозможно вывезти».

3-я гвардейская пехотная дивизия, расквартированная в Варшаве, Литовский, Кексгольмский и Санкт-Петербургский полки митинговали в растерянности — их казармы окружала огромная толпа, державшая во множестве транспаранты: «За нашу и вашу свободу!», «Вас ждёт свободная Россия!» и «Не стреляйте!»; казалось, дело вот-вот кончится кровавым месивом, однако словно чья-то незримая рука дирижировала этим протестом — он не переходил границы, даже лавки русских торговцев не пострадали.

ЦИК отправил телеграммы, требуя от гвардии «не учинять кровопролития» и походным порядком прибыть в столицу — для чего в Варшаве вдруг, как из-под земли, нашлись и паровозы, и вагоны.

Офицеры растерялись, солдаты же, слушая зажигательные речи агитаторов (особенно старался некий «товарищ Феликс»), массами стали покидать расположение полков — и поляки, на удивление, оказывали им всяческое содействие. Целые вагоны таких объявивших себя «революционными» рот составлялись в эшелоны, получавшие «зелёную улицу» на восток.

Отличилась Отдельная гвардейская кавбригада, где служило множество уроженцев «Привислянского края»: уланский Его Величества и Гродненский полки дружно присоединились к восстанию, половина эскадронов вообще объявила, что «ещё Польша не згинела», и надела невесть кем подвезённые конфедератки. А вот старый, ещё при Петре Алексеевиче, в 1700 году сформированный 29-й пехотный Черниговский генерал-фельдмаршала графа Дибича-Забалканского полк заявил, что «мы государю присягали, а бумажкам вашим мы не верим, и, пока государь нас от присяги не освободит, мы ему верны!»; командир полка, полковник Александр Павлович Алексеев, приказал вскрыть арсеналы, взять все запасы, и полк пешим порядком двинулся прочь из города.

В Варшаве уже заседал возникший, как по мановению волшебной палочки, «Комитет спасения Польши», формировалась национальная армия и повсюду, где только возможно, сбивались русские гербы, срывались и сжигались русские флаги.

Потянулись на восток и колонны русских беженцев — те, кого не обманывали целые до поры до времени витрины лавок и православные церкви.

Они не ошиблись. На первом же заседании «Комитет спасения» постановил снести «haniebny pomnik zdrajcо́w narodu polskiego»[10] — монумент Семи Генералам[11].

Мудрым этого оказалось достаточно.