Смута. Том 1

– Так ведь я, товарищ Ирина, был слесарем, мастером-станочником. Ну, как «был», и есть, само собой. Слесарь-инструментальщик, высшая категория, Путиловский завод. Вот потому-то я эти ячейки вскрыть могу, а бойцы мои – нет. Они, конечно, хорошие, и за дело революции умрут не дрогнув, но вот с квалификацией у них не очень, признаю. Не давало им прогнившее самодержавие образования…

– Тогда идёмте, – твёрдо сказала Ирина Ивановна, – опись будем составлять. Чтобы ни одна побрякушка не пропала! Всё должно послужить великому делу освобождения рабочего класса!

Михаил помолчал, потёр переносицу, замялся, словно собираясь с духом.

– Вот поистине, товарищ Ирина, как попы б сказали – сам Бог вас нам послал. И бойцы вас любят и слушают. И говорите вы всё правильно. И рядом с вами… тоже… ну, стараешься… – Он совсем смутился. – Стараешься лучше стать, вот. Вот гляжу на вас и понимаю – ни одна брошка, ни один камешек даже самый завалящий у вас к рукам не пристанет. Опись составите, и будет она самой полной и верной, вернее, небось, чем у самого банка… – Он покраснел, совсем замялся, умолк.

Ирина Ивановна улыбнулась.

– Ну, товарищ Михаил, вы преувеличиваете. Можно подумать, вы б эти брошки по карманам рассовывать стали!

– Может, и не стал, – не принял шутливый тон комиссар. – А может, и дёрнул бы нечистый. Как товарищ Благоев говорит – «буржуазные пережитки в сознании». Вдруг да и сунул бы. Правда… правда… – голос его упал до шёпота, – признаюсь… ну… разве, чтобы вам подарить…

Последние слова не услыхал никто, кроме самой товарища Шульц.

Ирина Ивановна вздохнула.

– Что? – выдавил комиссар. – Вот как на духу признаюсь… как увидел вас, Ирина Ивановна, Христом Богом клянусь, всё внутри как перевернулось… Об одном мечтаю, честное слово, – чтобы слова те ласковые вы б мне взаправду бы сказали… а не чтоб остановить…

– Товарищ Михаил… Миша… – так же тихо ответила Ирина Ивановна, и в голосе её была самая настоящая, самая искренняя печаль. – Ну сами посудите, как же я возьму что-то, зная, что оно – неправедное? Зачем мне такое? От чистого сердца, честно заработанное – оно ведь совсем другое. Не должно оно быть дорогим, честным должно быть. А побрякушки эти… кровью они политы, кровью да по́том – к чему они мне?

– Светлый вы человек, Ирина Ивановна, – вздохнул Жадов. – Воистину, вот таким, как вы, новый мир и строить.

– Все вместе будем строить, – решительно сказала Ирина Ивановна. – Без деления на чистых и нечистых, светлых или тёмных. Всем народом навалимся и сдюжим!

– Конечно, сдюжим! – кивнул Жадов. – Вот только… Вот как бы нам…

– Не станем пока говорить об этом, товарищ Михаил. – Пока не станем.

– Пока? – по-детски обрадовался комиссар.

– Да, – кивнула Ирина Ивановна. – Пока. А теперь идёмте, ячейки сами себя не вскроют и ценности сами себя не опишут.

Через день отряд комиссара Жадова оставался всё в той же позиции – охраняя опустевшее здание банка. Сам банк, как и остальные, уже национализировали, первым же декретом нового правительства, Центрального Исполнительного Комитета, бывшие конторские работники на местах не появлялись.

Объявлено было о трудовой повинности «бывших эксплуататорских классов», о введении карточек на продукты питания, «для обеспечения угнетённых рабочих масс хлебом по твёрдым ценам», но при этом, как ни странно, оставлены были в неприкосновенности частные заведения, коим лишь вменили в обязанность отпускать товар прежде всего «в пределах выделеннных по карточкам нормативов», а остальное – «по свободным ценам с уплатой соответствующих налогов».

Ирина Ивановна как раз объясняла бойцам своего – уже своего! – отряда суть «текущего момента», когда от дверей банка послышался какой-то шум, потом раздалось уставное «стой, кто идёт!» часового.

Вышколенные бойцы разом вскочили «в ружьё», комиссар схватился за «маузер», Ирина Ивановна – за свой «люгер».

Они подбежали ко входу. Тут была возведена настоящая баррикада, плотно уложенные мешки с песком, да не просто так, а с бойницами, и солдаты Жадова дружно щёлкнули затворами – на всякий случай.

– Идёт зампредседателя Петросовета Благоев! – донеслось с улицы приглушённое.

– Ничего не знаю, пароль! – гаркнул часовой.

Жадов с Ириной Ивановной поспешно выскочили наружу.

Там урчали три автомотора: помпезный «роллс-ройс» и два руссобалтовских грузовика, доверху набитые вооружёнными людьми, по большей части – балтийскими матросами в чёрных бушлатах, но среди них затесалась и дюжина крепких молодых парней в кожаных куртках.

И верно – на сиденье «роллс-ройса» рядом с водителем оказался сам товарищ Благоев, на заднем – ещё трое каких-то деятелей, Ирина Ивановна не сомневалась, что видела их в Таврическом дворце.

– Спокойнее, спокойнее, боец, – благодушно втолковывал зампред Петросовета наставившему на него штык часовому. – Хвалю за революционную бдительность, но откуда ж мне пароль-то знать, коль твой комиссар мне его сообщить не удосужился?

– Товарищ Благоев! – подоспел Жадов. – Простите моего бойца, он выполнял моё распоряжение… Отставить! Вольно! – это было уже часовому.