Смута в России в начале XVII в. Иван Болотников

В Москву Мнишеков сопровождали близкие им дворяне, преимущественно родня. Но даже среди них не было единодушия в отношении затеваемой авантюры. После разрушительной Ливонской войны, ослабившей силы как России, так и Речи Посполитой, в обеих странах многократно обсуждались проекты объединения государств в рамках федерации.^{128} После переворота в Москве 17 мая 1606 г. слабая попытка возрождения проектов унии была предпринята задержанными в России поляками братьями Стадницкими. В отличие от прочей родни Мнишека Стадницкие отвергали версию о спасении «Дмитрия». Осенью 1606 г. Андрей Стадницкий ездил в Москву и вел переговоры с Дмитрием Шуйским. В случае заключения «вечного мира» с Речью Посполитой, заявил шляхтич, царь Василий может рассчитывать на то, что Сигизмунд III окажет ему военную помощь; «вечный мир» послужит прологом к полному объединению России и Речи Посполитой, после того как род бездетного московского царя пресечется и король займет царский трон. Убеждая русских заключить унию с Польшей, Стадницкий подчеркивал, что внешняя помощь позволит Василию Шуйскому быстро справиться с «ворами» — сторонниками воскресшего «Дмитрия».^{129}

Обстановка в Польше не благоприятствовала само-званческой интриге. Страна стояла на пороге гражданской войны. После переворота в Москве Сигизмунд III поспешил заявить о своей полной непричастности к авантюре Лжедмитрия. В июне 1606 г. он заявил в беседе с венецианским посланником Фоскарини, что «Дмитрий» определенно не был царским сыном и что, когда Мнишек явился ко двору с сообщением о «царевиче», он, король, посоветовал сенатору не вмешиваться в это дело, дабы не повредить Речи Посполитой, но воевода не пожелал ему повиноваться.^{130}

Общественное мнение в Польше отрицательно реагировало на сомнительные вести о спасении «Дмитрия». Мнишек, готовя новый тур самозванческой интриги, не мог рассчитывать ни на сочувствие польского общества, ни на помощь Сигизмунда III.

Самборские власти нашли поддержку лишь среди участников рокоша (мятежа), в числе которых были давние покровители и друзья Отрепьева, родня Мнишеков, Зебжидовский и др. Такие очевидцы, как Ф. Талампо, засвидетельствовали, что сторонники рокоша открыто говорили о спасении московского царя, нашедшего убежище в Самборе. Собравшаяся на рокош шляхта ждала появления «Дмитрия». Но «самборский вор», по сведениям московских дипломатов, так и не «сказался» людям и «на рокоше не был», боясь (как объясняли польские приставы послам) мести со стороны шляхтичей, потерявших родственников на царской свадьбе в Москве.^{131}

Инициаторы интриги так и не решились представить самозванца даже тем кругам польского общества, на сочувствие которых они могли рассчитывать. «Самборский вор», хотя и имел большую бородавку на лице, но бородавка росла не на том месте, а в остальном он нисколько не походил на убитого в Москве Отрепьева. В Польше многие знали характерную внешность Лжедмитрия I, и обман был бы мгновенно разоблачен.

Появление «царя» среди рокошан явилось бы прямым вызовом королю, на что Мнишеки никак не могли пойти. Юрий Мнишек находился в плену в России, и освободить его могло лишь вмешательство официальных властей Речи Посполитой.

Обстоятельства не благоприятствовали интриге, и комедия с самборским Лжедмитрием провалилась. Военные приготовления в Самборе внушили беспокойство литовскому канцлеру Льву Сапеге, поскольку собранный там отряд мог быть использован противниками короля. Когда самозванец назначил своим главным воеводой Заболоцкого и «того Заболоцкого послал был в Сиверы (в Чернигово-Северскую землю. — Р. С.), чтобы нынешнему государю… (царю Василию. — Р. С.) не поддавались, и он («Дмитрий». — Р. С.) к ним (повстанцам. — Р. С.) будет», канцлер приказал задержать Заболоцкого и его отряд. В октябре канцлер Лев Сапега, давний покровитель Отрепьева, направил в Самбор слугу Гридича, чтобы тот «досмотрел» Дмитрия: «подлинно тот или не тот?». Гридич ездил в Самбор, но «того вора (по словам послов) не видел: живет, де, в монастыре, не кажетца никому».^{132}

В октябре в Самбор наведался бывший духовник Отрепьева. Он также вынужден был уехать ни с чем. Вслед за тем бернардинский монашеский орден направил к Мнишекам из Кракова одного из наиболее видных своих представителей. Поскольку по всей Польше прошел слух, что Дмитрий «в Самборе в монастыре в чернеческом платье за грехи каетца», эмиссар ордена произвел досмотр самборского монастыря, а затем получил от самборских бернардинцев письменное подтверждение, что Дмитрия нет в их монастыре и они не видели царя с момента отъезда его в Россию.^{133}