Смутное время

Была у Архимага Тиана некая прелюбопытнейшая привычка, можно даже сказать – чудачество, но – всем великим людям свойственно вести себя необычно, а чем он хуже других? В полном одиночестве могучий волшебник зачастую любил поговорить сам с собой, и непременно вслух. Никто не мог с полной уверенностью утверждать, что же за этим кроется: то ли какой-нибудь воображаемый друг, то ли дух-невидимка, или же старик просто впал в маразм на склоне лет. Довольно многие знали об этой странной особенности его поведения и благоразумно помалкивали. Вот и сейчас, вернувшись под вечер в свой кабинет, волшебник предавался любимому занятию:

– С одним мерзавцем вроде разобрались. – Архимаг Элагонский повернулся к темному углу, где стояло глубокое мягкое кресло. В нем никого не было. – Если он и не сгорел, так нескоро еще посмеет сунуть свой нос в зал Сумерек… Что? – Волшебник замолчал, будто выслушивая так и не прозвучавший вопрос. – Нет, я почти уверен… Да, ты же знаешь, тут нельзя точно сказать, Гарн… Да, как ты правильно подметил: мне все равно, – неизвестно с кем согласился старик. – Если Лоргар и жив, то пусть не суется больше в зал Сумерек, иначе рискует присоединиться к своим мертвецам… – На миг глаза Архимага округлились от удивления: – Ты предлагаешь мне поставить у святилища охрану? Смешно, очень смешно, Гарн. Никто, кроме меня, не сможет уберечь Сердце Элагона от такого мастера скрытых ходов, как Лоргар Багровый. Даже берсеркеры, считающиеся лучшими мастерами боя, не смогут… Что?! Почему ты вдруг сомневаешься в их умениях? Ах, лишь только в верности… – Тиан скривился в презрительной усмешке. – Ну, хорошо хоть умения их достойны твоего одобрения… И откуда ты это знаешь? Уж я-то как раз многое о них знаю… Ладно, ладно…

Подойдя к книжным шкафам, волшебник долго искал нужный фолиант, пока не вытащил на свет толстую книгу с обложкой из темно-синей кожи. Открыв ее где-то на середине, Тиан начал читать вслух, этим предвосхищая все будущие вопросы своего невидимого собеседника. Написанная кривым почерком одного из придворных хронистов летопись гласила: