Смутное время

Хоть теперь стало возможно спокойно поработать. Никого нет, никто не мешает. Чародей мимолетом глянул в висевшее поодаль магическое зеркало, придирчиво поморщился, потер обвисающие щеки, почесал кривой нос. Совсем еще не стар! Этакий живчик, а перспектив никаких. До чего обидно! А помнится, однажды некая дама выглянула из кареты и даже подарила ему платок в знак благосклонности. Он обворожил ее своими глазами, выразительными, но уместно сощуренными, узким исхудавшим лицом и тонкой, торчащей странным образом кверху, бородкой, которая, к слову, могла бы быть и немного пообъемистей, повеличественней. Но это уж так, совсем придирки к почти идеальному лику. Когда же это было? Когда эта замечательная (и пусть в ней было несколько… десятков лишних фунтов – это не важно) леди кивнула ему, так трогательно подмигнув на прощание? Да совсем недавно – каких-то пару-тройку десятилетий назад. Ему-то все равно – внешность магов не слишком меняется. Скривившись, старик попытался пальцами разгладить несколько довольно глубоких морщин на лбу и стереть синие мешки под глазами. Ладно…

Оставив это безнадежное дело, чародей вновь вернулся к творению своей жизни – сборнику новых поправок к атласу, искренне надеясь, что его работа станет чем-то большим, нежели просто одним из сотен забытых рукописных трактатов на этих полках. Быть может, в этих будущих строках и лежит его богатство, его знаменитость? Кто знает…

Волшебник взял длинное гусиное перо, обмакнул его в чернильницу и начал составлять план новой главы будущего трактата. По тому, что он писал, можно было судить о его характере, являвшемся одной из главных причин его жизненных неудач:

«О никому не нужных, заброшенных горах вечно холодного, подери его Бансрот, Тэриона:

– об их мерзком климате и несносной погоде, безусловно радующей всякого глупца, который рискнет оставить своими сапогами следы близ перевалов;

– о корявых, сухих и скучных растениях, которые не могут впечатлить даже гроров, поедающих гнилые листья и опавшую иссушенную хвою, – кому какое до этого дело?…

– о гостеприимных перевалах, проходящих мимо бездонных ущелий, полных троллей лесов и гоблинских путей, хозяева которых всегда готовы предоставить путнику удобный проход к рабским ямам и шахтам или же сразу на обеденный стол;

– о тупоголовых обитателях Тэриона, что предпочитают холодные обледенелые горы теплому городу;

– о поселениях угрюмых коротышек (подземных гномьих оплотах, разрушенных и пустых);

– о…»

Бум! Внезапно хлопнувшая за спиной дверь заставила мага вздрогнуть от неожиданности, на свитке прямо посередине расплывалась большая клякса.

– Да что же это такое?!

Учитель вскочил со стула с решительным намерением оттаскать за уши провинившегося ученика, но в проходе стоял вовсе не мальчишка. Это был высокий толстый старик постарше самого географа, и тоже маг. Дорогая красная мантия, что обтягивала мягким бархатом объемистый живот, была расшита золоченой вязью, высокий воротник, украшенный рубинами, подпирал второй или третий (географ потерял счет) подбородок. Весь маслянистый образ вошедшего, включая маленькие цепкие глазки и широченную улыбку на пухлых губах, говорил о том, что этот человек – из породы тех людей, кто с виду кажется откровенным, немного наивным добряком, но на самом деле оказывается самой подколоднейшей из всех подколодных змей. Старику-географу в этом уже довелось не раз убедиться.

– Что, Ринен, помешал? – весело спросил толстяк, будто не понимая, что да, помешал.

– Что вы, господин ректор, совсем нет, – солгал Ринен. – Я просто подумал…

– Не надоело вам заниматься своими каракулями? – Широкое лицо ректора выражало странную заинтересованность. До этого он и словом с Риненом, помнится, не обмолвился, вельможа гордый. Неужель заскучал до такой степени, что уже не знает, с кем и поговорить? Какая жалость…

– Да что поделаешь, господин Саахир, коли жить не на что, – пожаловался географ, вновь садясь на стул. – Только писать и остается.

– Неужто жалованье такое маленькое? – делано округлил глаза ректор, но во всем его виде не было ни капли жалости.

– В каретах не ездим, – вздохнул Ринен, а про себя добавил: «В отличие от кое-кого».