Слова пробудили в Айони полустершиеся воспоминания из раннего детдомовского детства. Вот она, скинув одежду, стоит перед зеркалом и задается мучительным вопросом: У нее все, как у других: две руки, две ноги, голова, прочие вещи… Так почему же люди ее не принимают? Чем она заслужила эти косые взгляды и колючий шепот за спиной? Потом, спустя годы, девочка поняла – отличие кроется не снаружи, а внутри. А значит, общество ее не примет никогда, и жизнь будет представлять собой бесконечную борьбу за место под солнцем. Стоит дать слабину – и ее тут же раздавят.
- Конечно, я могу и ошибаться. – добавила Айони. – Возможно, я незаслуженно оскорбила любителя переводить старушек через дорогу. Время покажет… Ну наконец-то! – поприветствовала она официанта, вынырнувшего из кухни с долгожданным заказом.
Официант с поклоном поставил блюдо перед девушкой, поднял крышку. Аска привстала, чтобы рассмотреть получше.
Что ж, пахло вкусно. Однако, выглядело с точностью до наоборот.
- Itadakimasu! - Айони, нисколько не смутившись, в предвкушении щелкнула палочками.
Склад офисной оргтехники, милостиво пожертвованный Хоз. Отделом NERV в пользу заезжих телевизионщиков, преображался на глазах. У стороннего наблюдателя невольно возникала мысль, что он попал в отрезок фильма с включенным ускоренным воспроизведением – настолько быстро и слаженно двигались рабочие в одинаковых темно-синих робах. В зале образовалась своеобразная карусель: одни рабочие выносили вон коробки со старой NERVовской собственностью, другие моментально ставили на опустевшие места ящики с эмблемами телеканала, третьи распаковывали оборудование и устанавливали его на заранее отведенных местах. Бригада монтажников сновала по залу с бухтами кабеля наперевес, соединяя разрозненные стойки в одно целое. Двое электриков вытряхивали застарелую пыль из местного электрощита. Стайка всклоченных менеджеров нервно сверялась с накладными. Развертывание полноценного телецентра шло точно по графику.
В дальнем конце зала за специально для них распакованным столом сидели господин Хатаяма и генерал Кэндзи. Маэстро ужасно раздражал шум, для работы он предпочитал покой и уединение, но приходилось терпеть. У генерала Кэндзи были свои эстетические предпочтения. И в данный момент он занимался тем, что посвящал в них Маэстро, использую для примера экран с запущенной на нем видеозаписью встречи с Аской:
- Лицо никуда не годится. Сразу видно, что ее отцом был американец. Сделайте что-нибудь с этим Интернационалом.
- Обработать на компьютере или ограничится макияжем? – профессиональным тоном уточнил господин Маэстро.
- Никакого компьютера. Будет неестественно.
- Да, господин генерал. У меня уже есть несколько идей.
- Жду не дождусь. - цокнул языком генерал Кэндзи. – Теперь о ее манерах. Они ужасны. Переделать! Она должна одеваться, как японка, ходить, как японка и говорить, как японка! И больше никакого немецкого!
- Акцент исправить?
- Оставьте. Мне он нравится.
- Да, господин генерал.
- И отдельно проследите, чтобы в кадр не попала эта шавка. – генерал ткнул пальцем в экран. – Кавказская овчарка! Что за нелепость! Наши заграничные друзья могут воспринять ее, как ненужный намек.
- Я прослежу, господин генерал. – вздохнул Маэстро. Уж он то знал, как молодые девушки привязываются к своим питомцам.
- Последнее: У нашего юного дарования слишком много свободного времени, которое она тратит на общение с не теми людьми. Так больше продолжатся, не может. Пользуйтесь ею двадцать четыре часа в сутки. Скоро сюда съедутся все шишки Токио-2, и к тому времени я хочу увидеть другую Аску.
- Я приложу все усилия, господин генерал.
Любое творение должно с чего-то начинаться. Картина – с первого штриха, музыка – с первой ноты, ну а кино – с первого кадра, запечатленного на пленку после стука хлопушки. Первый шаг всегда самый сложный, потому что делать его приходиться в никуда. Пустой лист напоминает бесплодную пустыню – бросишь на него одиночную идею, и она тут же завянет. Поэтому приходиться сыпать идеи горстями, в надежде, что, даже если ничего не прорастет, они образуют плодородную почву, с которой потом можно будет работать. И тогда, глядишь, к свету проклюнутся ростки будущего источника головной боли, творческих кризисов и гордости вперемешку с самоуничижением. Расти деревце, расти! Ибо, как и в обычном садоводстве, однажды наступит время собирать урожай.