В те же годы одна часть интеллигенции в поисках объяснений по аналогии считала Октябрьскую революцию самой радикальной западной буржуазной интернационалистской революцией, другая же ее часть была значительно ближе к истине, указывая на глубоко реакционный, самодержавный, «восточный», «почвенно-архаический» характер этой социалистической революции.
Так, Плеханов именно в связи с большевистской идеей национализации земли говорил, что ее реализация приведет к установлению в России «экономического порядка, лежавшего в основе всех великих восточных деспотий», говорил о большевизме как о «китайщине», «антиреволюционном», «реакционном» повороте назад колеса русской истории.
Один из самых проницательных, философски мыслящих русских поэтов, М.Волошин, так определял сущность революции:
В синтезе диктатуры партии и государственно-монополистической (империалистической) экономики поэт увидел тот самый страшный вариант развития, которым тоже была беременна русская история: царский, самодержавный социализм. Именно им как последним кошмаром, как известно, заканчивается «История одного города» Салтыкова-Щедрина – «самодержавным коммунизмом» Угрюм-Бурчеева.
Такой социализм с мрачным восторгом призывал на русскую землю, дабы ее «подморозить, чтобы не гнила», Константин Леонтьев. Он прямо писал, что для России «социализм есть феодализм будущего… то, что теперь крайняя революция станет охранением, орудием строгого принуждения, дисциплиной, отчасти даже и рабством». «Чувство мое пророчит мне, что Славянский Православный Царь возьмет когда-нибудь в руки социалистическое движение… и с благословения Церкви учредит социалистическую форму жизни на место буржуазно-либеральной. И будет этот социализм новым и суровым трояким рабством: общинам, Церкви и Царю». Что ж, надо сказать, что в описаниях «нового средневековья» К.Н.Леонтьев близок к истине, в особенности что касается сурового социалистического рабства, общин-колхозов и уничтожения буржуазно-либеральных форм жизни… Интуиция его не подвела – он близко знался с демонами русской истории.
Октябрьская революция кровью смыла, штыком соскоблила с карты России тонкий культурно-западный слой. Вместо него на поверхность вышли мощные архаические пласты культуры, представленные маргиналами города и деревни. Это было, по выражению С.Л.Франка, «нашествие внутренних варваров». Новую элиту образовали «дикие люди» – герои Зощенко, Платонова. Возвращались средневековые по сути варианты самодержавного правления, соединенные с современной техникой и бюрократическими институтами. (Бердяев написал в 1924 году книгу с точным названием «Новое средневековье».) В минуты прозрения это понимали и некоторые коммунисты (отсюда обозначение Сталина как «Чингисхана с телефоном»). Путешествие из Петербурга в Москву правительства большевиков в 1918 году приобретало символическое значение: возвращение из «петербургской» России в средневековое московское царство-»ханство» (как известно, в 1919 году контролировавшаяся большевиками территория действительно была почти точной копией Великого московского княжества). Паровоз русской истории летел на восток. «Западное влияние» становилось чисто техническим.