Смысл икон

По тому месту, которое Преполовение (среда четвертой седмицы после Пасхи) занимает между Воскресением Христовым и Сошествием Святого Духа, оно облечено сугубой славой, свойственной «превеликих праздников корню» (ср.: Утреня, канон Феофана, песнь 5-я). Как и большинство «идейных» праздников, это таинственное празднование благодати (на Западе неизвестное), по-видимому, восходит к глубокой древности. В самом деле, наш нынешний праздник Преполовения содержит, помимо стихир более позднего времени (начала VIII в.), литургические элементы, приписываемые некоторыми свт. Илии Иерусалимскому (494–513) или свт. Анатолию Константинопольскому (449–458).

Евангельское чтение Преполовения (см.: Ин. 7:14–30), которое начинается словами: «В преполовение Пятьдесятницы (τῆς ἑορτῆς μεσούσης) взыде Иисус во церковь, и учаше», относится к событию, происшедшему посередине праздника кущей. Однако этот еврейский праздник, отмечавшийся в течение семи или восьми дней осенью (в сентябре – октябре), четко отличался от праздника Пятидесятницы. Еврейское же «Преполовение кущей» в христианской Пятидесятнице вспоминается потому, что в этот последний великий день праздника (Ин. 7:37–39) Христос сказал слова о Сошествии Святого Духа, которое должно было произойти вскоре после Его страстей и прославления. Евангельское чтение в день Пятидесятницы (см.: Ин. 7:37–52; 8:12) начинается там, где кончается чтение Преполовения, и содержит обетование Святого Духа в образе потоков воды живой. Эта тема «воды живой» как образа благодати и составляет лейтмотив богослужения Преполовения, оправдывая перенесение праздника кущей на Пятидесятницу.

В противоположность богослужению, иконография Преполовения Пятидесятницы не развила «тему воды». Она очень сдержанна и показывает нам Христа в храме, говорящего со старцами. Он не стоит, как в последний день праздника, когда Он говорил о воде живой, а сидит на полукруглой скамье в середине иконы. Шесть старцев, сидящих с покрытыми головами по трое с каждой стороны Христа, составляют на нашей иконе две гармонически уравновешенные группы. Их позы и жесты выражают удивление, откуда можно заключить, что икона просто передает следующее место из евангельского чтения праздника: Како Сей книги весть, не учився? (Ин. 7:15). То же самое справедливо и в отношении фрески Преполовения в церкви Св. Феодора Стратилата в Новгороде (XIV в.): там уже бородатый Христос сидя проповедует окружающим Его старцам. Наша же икона не является просто изобразительным пересказом евангельского текста, касающегося «середины праздника» кущей: здесь явно учащий Христос (жест Его правой руки и свиток в левой) представлен в виде безбородого отрока – так, как Он должен был выглядеть в двенадцать лет, когда Он впервые изумил окружавших Его в храме законников Своей мудростью (см.: Лк. 2:41–50). Такой же учительствующий Христос Эммануил изображен, например, и в византийском иллюминированном Евангелии из Парижской национальной библиотеки (см. рукопись Paris. gr. 74, fol. 98, XI или начало XII в.), иллюстрирующем рассказ Луки о детстве Христа. В отличие от этой рукописи на нашей иконе нет Марии и св. Иосифа. Если черты Христа Эммануила на иконе Преполовения указывают на первое возвещение Премудрости Божией в Иерусалимском храме согласно повествованию Евангелиста Луки (евангельское чтение на праздник Обрезания Господия), то это не заменяет последней проповеди Мессии в том же храме, но указывает на связь между началом и концом, на единство учения Сына Божия, посланного в мир Отцом (Лк. 2:49: не веста ли, яко в тех, яже Отца Моего достоит быти ми? и 6-я песнь канона Преполовения: «…глаголал еси в храме, Христе, предстоя иудейским собором Свою славу открывая»). Тип Эммануила подчеркивает и вневременность Христа, и истинность Его вочеловечения: воплощенное Слово прошло через детский и отроческий возраст. И в каждом возрасте Своей земной жизни Господь остается неизменной Премудростью Отчей, впервые явившей Себя книжникам в юности. На иконе Преполовения Христос Эммануил соответствует песнопениям этого праздника, говорящим о «Премудрости Божией» – ἡ Σοφία τοῦ Θεοῦ, – пришедшей «преполовившуся празднику», чтобы обетовать воду бессмертия[348].

Наша икона, восходящая, по-видимому, к XV в., прекрасно представляет лучшую традицию новгородской школы. Композиция ее четкая и сдержанная: Христос посередине выделяется на архитектурном фоне, и две группы старцев, жесты которых выражают сдержанное волнение, еще подчеркивая величественное спокойствие поучающего их Отрока. В красках заметно то же стремление к сдержанности: одежда славы Эммануила передана охрой с ассистом, в одеждах старцев употреблены всего три цвета: киноварь, пурпур и празелень, которые дополняются белыми головными покрывалами и белой же стеной, создавая впечатление красочного богатства, достигнутого крайне скупыми средствами.