Смысл ночи

На главной улице я остановился и огляделся вокруг. Вот она, церковь Святого Михаила и Всех Ангелов, увенчанная высоким шпилем, а за ней пасторат с увитыми плющом стенами, дом преподобного Ахилла Даунта и его семьи. Сонную тишину нарушал лишь слабый шелест ветра в кронах деревьев, растущих по обеим сторонам улицы, что вела к церкви. Я поехал вдоль стены парка и вскоре достиг привратного сторожевого дома с башней — сие сооружение в мрачном шотландском стиле в 1817 году построил лорд Тансор, в кратковременном приступе энтузиазма после прочтения вальтер-скоттовского «Уэверли». Сразу за воротами главная подъездная аллея начинала отлого подниматься, и восхитительный вид на усадьбу открывался не сразу, а лишь с вершины холма — по хитроумному замыслу Умелого Брауна,[156] занимавшегося перепланировкой парка. Но слева сквозь густые купы деревьев проглядывало какое-то здание.

Отходившая от главной аллеи дорожка тянулась через рощу к засыпанной песком широкой площадке, а оттуда шла через ухоженную лужайку к парадному входу вдовьего особняка — очаровательному трехэтажному зданию из розоватого барнакского камня, построенному во второй год царствования короля Уильяма и королевы Марии,[157] как свидетельствовали цифры, высеченные на полукруглом фронтоне над неглубоким портиком. Незамысловатый и изящный, с безупречными пропорциями, вдовий особняк походил на нарядный кукольный дом какого-нибудь великанского ребенка. Спешившись, я поднялся по пяти-шести ступеням к портику с колоннами и постучал в высокую двустворчатую дверь. Однако на стук никто не вышел. Потом я услышал женский плач, доносившийся откуда-то из глубины дома.

Привязав лошадь, я прошел через калитку сбоку от парадного крыльца, спустился по нескольким ступенькам в обнесенный стеной сад, сейчас полный предвечерних теней, и направился к открытой задней двери дома.

На стуле у двери сидела молоденькая служанка, которую утешала пожилая женщина в чепце и фартуке.

— Ну, ну, Мэри, — говорила она, гладя девушку по волосам и пытаясь вытереть у нее слезы подолом фартука. — Постарайся взять себя в руки, голубушка, ради нашей госпожи.

Она подняла голову и увидела меня.

— Прошу прощения, — сказал я. — Я стучал в переднюю дверь, но мне не открыли.

— О, сэр, сейчас здесь никого нет — Сэмюэла и Джона вызвали к его светлости. Мы все в растерзанных чувствах… Ах, сэр, такая беда, такая беда…

Она еще с полминуты продолжала в том же непонятном духе, покуда я не перебил:

— Мадам, должно быть, произошло какое-то недоразумение. У меня назначена встреча с мистером Полом Картеретом.

— Нет, нет, сэр, — горестно промолвила она, тогда как Мари разрыдалась с новой силой. — Мистер Картерет умер. Его убили вчера вечером, по дороге из Стамфорда, и мы все в растерзанных чувствах.

20. Vae victis! [158]

Я горжусь своим умением сохранять хладнокровие в самых трудных ситуациях — качество, необходимое для работы у Тредголдов. Но я просто не смог скрыть потрясение, жестокое потрясение, произведенное на меня сей новостью.

— Умер? — выкрикнул я, почти истерически. — Убит? Да что вы несете? Такого быть не может!

— Увы, это сущая правда, сэр, — скорбно произнесла пожилая дама, — правдивее не бывает. Что теперь станется с бедной мисс Эмили?

Оставив рыдающую Мэри, пожилая дама — она представилась миссис Роуторн, домоправительницей Картеретов, — провела меня в дом: мы прошли через кухню, поднялись по нескольким ступенькам и вышли в вестибюль.

Я быстро осмотрелся вокруг, по привычке запечатлевая в памяти все детали незнакомой обстановки. Выложенный черной и белой плиткой пол; два окна по бокам от передней двери, запертой на две щеколды, одна под притолокой, другая над порогом, и прочный засов посередине. Бледно-зеленые стены с изысканным скульптурным декором, равно изысканная лепнина на потолке, простой беломраморный камин. Лестница с изящными коваными перилами, ведущая на второй этаж. Четыре внутренние двери, две в передней части вестибюля, две в задней; и еще одна дверь, выходящая в сад.

Из одной из передних комнат вышла молодая женщина — необычайно высокая для своего пола, ростом почти с меня, одетая в черное платье и черный же чепец, почти сливавшийся с волосами цвета воронова крыла.

Едва увидев ее необыкновенное лицо, я понял: до сей минуты я не знал, что такое настоящая красота. Женская красота, которую я знал прежде, даже красота Беллы, теперь казалась обманчивой и иллюзорной — полувоплощенная мечта о красоте, созданная воображением и желанием. Сейчас же я лицезрел красоту в чистом виде, подлинную и непредумышленную, как свет звезд или утренняя заря над заснеженной равниной.

Мисс Картерет стояла в угасающем свете дня, сложив руки перед собой, и спокойно смотрела на меня. Я ожидал встретить здесь невзрачную толстушку, похожую на мистера Картерета, эдакую гостеприимную домашнюю ангелицу. Как и отец, она носила очки, но этим сходство ограничивалось. Причем очки нисколько ее не портили, а лишь подчеркивали чрезвычайную привлекательность тонких черт — я часто наблюдал такое.