На протяжении более двух тысяч лет философы пытались объяснить природу сознания. Неудивительно, ведь такова работа философа. Но поскольку большинство из них не разбирались в биологии, они по понятным причинам ни к чему не пришли. Думаю, вполне уместно сказать, что вся история философии в сухом остатке состоит в основном из ошибочных моделей человеческого мозга. Некоторым современным нейрофилософам, в частности, Патриции Чёрчленд и Дэниелу Деннетту, удалось интерпретировать находки современных нейрофизиологических исследований так, чтобы они стали доступными для всех. Например, они помогли остальным понять вспомогательную роль морали и рационального мышления. Другие философы, особенно из постструктуралистской когорты, оказались более консервативны. Они сомневаются, что «редукционистская» или «объективистская» программа исследователей мозга когда-либо позволит объяснить суть сознания. Даже если сознание и имеет материальную основу, индивидуальность не подвластна науке. Для обоснования своей точки зрения «мистерианцы» (как их называют) ссылаются на «квалиа» (qualia) – тонкие, практически невыразимые ощущения наших органов чувств. Например, из физики нам известно, что такое «красный» цвет, но что стоит за его восприятием? Так могут ли ученые надеяться, что когда-нибудь им удастся обстоятельно рассказать нам о свободе воли или душе, которая, по крайней мере для религиозных мыслителей, тайна, недоступная простым смертным.
Философы, настроенные более скептически, практикуют методы нисходящего анализа и интроспекции: сначала думают о том, как мы думаем, затем предлагают объяснения либо в противном случае ищут причины, по которым объяснений быть не может. Они описывают феномены и приводят примеры, заставляющие нас задуматься. Философы приходят к выводу, что в сознающем разуме есть нечто далекое от объективной реальности. Так или иначе, лучше оставить это философам и поэтам.
Нейрофизиологи упорно избирают восходящий подход в противоположность нисходящему и видят проблему в ином свете. Они не питают иллюзий относительно того, насколько сложна эта задача, понимают, что горы не оборудованы эскалаторами для доставки мечтателей. Нейрофизиологи соглашаются с Дарвином в том, что разум – это цитадель, которую не взять лобовой атакой. Продолжая аналогию с крепостью, можно сказать, что ученые пытаются проникнуть в нее через потаенные закоулки, многократно пробуя на прочность каждый бастион, пробивая бреши то тут, то там. Прибегая то к силе, то к технической изобретательности, они постоянно ищут пространство для маневра.
Чтобы быть нейрофизиологом, нужно обладать верой. Кто знает, где могут быть спрятаны сознание и свободная воля – при условии, что они вообще существуют как целостные процессы и объекты? Возникают ли они со временем как некая метаморфоза информации, подобно тому, как гусеница появляется из бабочки? Или они возникают из внезапного озарения, как у соратников Бальбоа в сонете Джона Китса?[13]
Тем временем нейрофизиология, будучи очень важной медицинской дисциплиной, переживает расцвет. Исследовательские проекты в области нейрофизиологии ежегодно получают солидные бюджеты: от сотен миллионов до миллиардов долларов. В научной среде подобные проекты принято называть фундаментальными исследованиями или «большой наукой». Этот всплеск исследований распространился и на онкологию, космические челноки и экспериментальную физику частиц.В то самое время, когда я пишу эту книгу, нейрофизиологи начали наступление, которое Дарвин считал невозможным. Речь идет о проекте под названием Карта активности головного мозга (Brain Activity Map – BAM), инициированном крупнейшими правительственными органами США, в том числе национальными институтами здравоохранения и Национальным научным фондом совместно с Алленовским институтом исследований головного мозга. Более того, этот проект был включен президентом Обамой в число разработок государственной важности. Если программа будет стабильно финансироваться, то она может сравняться по масштабу с проектом расшифровки генома человека, в 2003 году ставшим в биологии своего рода полетом на Луну. Цель проекта – ни много ни мало картировать активность каждого нейрона в реальном времени. Многие необходимые технологии будут создаваться прямо по ходу работы.
Основное назначение картирования активности нейронов: привязка всех мыслительных процессов – рациональных и эмоциональных, сознательных, предсознательных и бессознательных, как в статике, так и во временной динамике – к физической основе. Это непросто. Вот мы надкусываем лимон, ложимся в кровать, вспоминаем покойного друга, наблюдаем, как закатное солнце утопает в волнах океана. Все эти действия сопровождаются активностью нейронов, их работа так затейлива и до сих пор настолько мало исследована, что мы даже не в силах осознать ее, не говоря уж о том, чтобы отобразить общую картину распространения нервных импульсов.