Смысл всей жизни (СИ)

Часть нее отделилась, упала рядом, дыша загнанным насмерть зверем. Элиста прочувствовала, как откалывается от нее неделимая часть, забываясь в бессильной темноте. И даже улыбнулась, искренне радуясь гаснущим волнам ликования и упоения.

Она бы и лежала, не смея шелохнуться под упавшей ей на спину раскаленной ладонью. Но едва часть нее окончательно забылась беспокойным сном… как она замерла с перехваченным дыханием от дичайшего ужаса и боли. Не физической, но ментальной боли, бессловесной, неразумной. Это когти сразу впились в беззащитный мозг. Она бы и заорала, но легкие уже не слушались. Как и тело закаменело, застыло.

Элисту словно заперло в собственном теле.

Она не видела, не слышала.

Не могла закричать.

Лишь агония и беспредельная боль накрывали увеличивающимися валунами. Она почти обезумела, не в силах самостоятельно погасить эти крики, особенно старался один самый страшный, самый жуткий… и самый тихий. Этот бестелесный голос не имел искривленного желчью и кровью лица. Но именно этот голос все время спрашивал ее, жестоким шепотом без труда перекрывая всех остальных. Он все спрашивал, почему она его бросила. Его, их, остальных. Но Элиста так и не понимала, кем или чем были эти голоса. Пока эти же голоса не показали ей неприглядную правду.

Каждый из них был погибшим кораблем.

Простым ботом, случайно взорванным от поврежденного топливного шланга, истребителем, расстрелянного врагом, супердредноутом, утянутого чудовищной гравитацией звезды после диверсии. Каждый из голосов и мучающихся образов был когда-то каким-нибудь кораблем. И едва она поняла это, образы начали отступать, затихать, глядя напоследок тоскливыми провалами вместо глаз и ртов.

А она просто смогла выдохнуть.

И заплакала, молча роняя слезы от пережитого горя.

Она все вспомнила.

Каждую секунду своей жизни до него.

Каждый миг с ним.

Пережила заново смерть брата. Это вырвало бессильный тихий вой из бездонной дыры вместо груди и она уже пожалела, что вспомнила это. Было больно, горько. Настолько больно, что все остальное показалось наигранным, напускным. Сейчас она готова была снова отказаться от памяти, но пустота вдруг заполнилась тихой, но начинающей закипать безумной злобой. Той самой злобой, что вдруг покрыла пылью потерю брата, словно это случилось миллионы лет назад.

Эта же пыль помогла наконец выдохнуть.

Безразлично отметила убийство родителей своими же руками. Вспомнила ставших настоящими, но неродных родителей. Было тоже больно, но не так уж особо колко.

Она уже снова хотела погрузиться в бездну тоски, как это все вдруг с легкостью перекрылось Им.

Тем, кто сейчас лежал рядом, обхватив ее громадными руками и уложив взлохмаченную голову ей на лопатки. Каждый взгляд, каждый выловленный в комке памяти поцелуй, каждый выдох послойно закрывал все плохое. Она вспомнила их бессонные ночи, где они сливались снова и снова в одно целое. Каждый час, проведенный вместе, будь то разговоры или уютное молчание, тяжелее металла спокойно перевешивал весь негатив.

И она вспомнила свое имя.

Рей. Рей Рен.

Не Гойя.

Рей Рен.

Тут же в память вылезло то доверие, которое полностью принадлежало тому, кто сейчас умиротворенно грел дыханием спину. Нечто мстительное, гадливое тут же потухло от воспоминаний и Рей снова сумела выдохнуть, вспоминая свое доверие. И отчетливо, прямо кристально ясно поняла, что винить мужа она не будет. Если закрыл ей память, значит, на это были причины. И она, в принципе, понимала, зачем он так поступил. Боль от потери Кира все еще стягивала легкие, обтягивала колючками, но и это без труда было погребено памятью о счастливых днях и ночах. Комья злобы и отвращения вдруг оказались завешены мягкими улыбками и ласковыми глазами ненастоящих родителей. Полные обожания глаза того самого единственного во всей вселенной мужчины и его неумелый каркающий смех кружили голову, заставляя обиду и горечь почти утихнуть, угаснуть.

Но только почти.

Выныривая из бездны противоречий в своей голове, она почувствовала шевеление позади. Легкие поцелуи по спине нагнали толпы мурашек.

И Рей снова задохнулась.

От нежности, от радости и безудержного ликования. И от мстительной мысли, что она не готова просто так спустить ему это все с рук. Пусть даже он и поступал из лучших, правильных побуждений.

А после вернулись голоса и острые лезвия их когтей.

Очухиваясь от невольного сна, Кайло Рен был опустошен, раздавлен, разъярен. Потому что позволил себе нагло отключиться.

И бесконечно счастлив.

Лежал, ткнувшись щекой в уютную ложбинку между лопаток, ладонями укрывая ее тонкое плечико и крутое бедро, осознавая одну единственную мысль.

Он был готов лежать так остаток своей жизни.

Тревожно и беспорядочно осыпая поцелуями лежащее перед собой одеревенелое тельце, глухо шепча извинения за свою грубость, он потянул ее за плечико на себя. Его богиня никак на него не реагировала.