«Если человек хочет угодить Богу молитвами, обрядами, то это значит, что он хочет обмануть Бога…» (там же).
«Рассказы о чудесах не могут подтверждать истину. Если бы, не то что рассказы, но на моих глазах человек воскрес из гроба и улетел на небо и оттуда уверял бы меня, что 2+2=5, я всё-таки не поверил бы ему» (с. 18).
Религия, в таком духе понимаемая, скорее смахивает на атеизм, чем на настоящую религию. Но Л.Н. Толстой всё-таки верил в Бога, но какого? Во-первых, он верил в Христа, но не того Христа, который творил чудеса, а того, который был нравственным учителем. Во-вторых, он верил, подобно Сократу, в Бога в душе, воплощающего нравственную чистоту, совесть и т. п. — всё лучшее в человеке, что сдерживает его от зла, делает его духовным существом. «Есть ли Бог? — спрашивал себя Л.Н. Толстой в дневнике 30 июля 1906 г. и отвечал. — Не знаю. Знаю, что есть закон моего духовного существа. Источник, причину этого закона я называю Богом» (Толстой. Указ. собр. соч.: в 20 т. Т. 20, с. 242).
Л.Н. Толстой отождествлял Бога с лучшей частью души — духовной её частью. Слово «
Настоящего богослова из Л.Н. Толстого не получилось. В конечном счете, Бог в его истолковании отождествляется с тем, что человеку постичь невозможно. Характерно для Л.Н. Толстого такое его высказывание: «Если я живу мирской жизнью, я могу обходиться без Бога. Но стоит мне подумать о том, откуда я взялся, когда родился и куда денусь, когда умру, и я не могу не признать, что есть то, от чего я пришёл, к чему я иду. Не могу не признать, что я пришёл в этот мир от чего-то мне непонятного и что иду я к такому же чему-то непонятному мне. Вот это-то непонятное, от чего я пришёл и к чему иду, — я называю Богом» (с. 45).
Эти слова Л.Н. Толстой писал в конце своей жизни. Вот почему мы можем сделать вывод о том, что попытки Л.Н. Толстого выступить в роли богослова в конечном счёте не увенчались успехом. В самом деле, что это за Бог — что-то непонятное, отчего человек пришёл и к чему придёт? Выходит как будто, что речь идёт о природе, ибо мы из неё вышли и в неё уйдем. Но тогда выходит, что Л.Н. Толстой — пантеист, если Бог — принадлежность природы? Но пантеистические мотивы в богословских исканиях Л.Н. Толстого должны для нас стоять на втором месте, ибо на первом месте у него тот Бог, который живёт в душе как её лучшая часть, не позволяющая человеку совершать дурных поступков. Л.Н. Толстой писал: «Человеку нужно любить, а любить по-настоящему можно только то, в чём нет дурного. И потому должно быть и то, в чём нет ничего дурного. А такое существо, в котором нет ничего дурного, и есть только одно: Бог» (с. 45). Бог в этом случае есть не что иное, как нравственный идеал.
Бог у Л.Н. Толстого — не самоценность. Нравственность — вот главное, чем он жил. Его же попытки выступать в роли богослова, в роли основателя «истинной веры» были направлены вовсе не на укрепление позиций теологии. Они были направлены на укрепление веры в людях в необходимость нравственного совершенствования. Чтобы не из одного разума вытекала эта необходимость, но и из веры. Вот тогда эта вера будет «истинной».
Очень необычный путь к религиозному смыслу жизни совершил Пьер Тейяр де Шарден (1881–1955). Ещё в детстве его постигло «разочарование в органическом» (Семёнова С.Г. Паломник в будущее. Пьер Тейяр де Шарден. СПб., 2009, с. 17). Разочарование состояло в осознании хрупкости и скоротечности жизни у любого существа. Вот почему «органическое», как думал юный Пьер, не может претендовать на положение твёрдой опоры — абсолюта. Вот почему он увидел этот абсолют в… камне. Камень — не хрупок и его существование не скоротечно.
В упомянутой книге С.Г. Семёновой читаем: «Пьер, кто не раз в классе на вопрос, о чём это он мечтает, отвечал: „О камнях“, — естественно, тянулся к преподавателю физики, о. Декрибу. С ним в сопровождении нескольких товарищей он предавался своему любимому занятию: небольшим экспедициям по окрестным горам для наблюдения и изучения природы» (с. 24).