Смыслы психотерапии

Молодая женщина обратилась за консультацией по поводу воспитания ребенка. Сыну пять лет, они живут вдвоем. Она его очень любит и чрезвычайно озабочена тем, чтобы как можно лучше подготовить его к самостоятельной жизни, но чувствует, что перегибает палку – недодает ласки и поддержки, создает своим бесконечным «Ты должен сам» трудные для него ситуации и напряжение между ними. Ее это очень беспокоит, но она вынуждена, обязана подготовить его к жизни, так как по собственному опыту знает, что значит остаться одной и беспомощной. Предлагаю поговорить об этом и она рассказывает, что осталась без отца – он ее предал и бросил. Говорит о нем зло, не стесняясь в выражениях. Первая моя мысль об уходе отца из семьи. Осторожно спрашиваю, что случилось, и оказывается, что когда ей было 11 лет, отец, которого она бесконечно любила – «Он был для меня всем» – внезапно умер: «Как он мог меня бросить?!» Слезы на глазах. Прошу рассказать об отце. Постепенно сквозь гнев начинают прорезаться воспоминания о том, как он учил ее кататься на лыжах, брал с собой на рыбалку и т. д. В какой-то момент спрашиваю, есть ли у нее то, за что она хотела бы поблагодарить отца. После долгой паузы она не слишком уверенно говорит, что, наверно, да. Подумал, не воспользоваться ли техникой «пустого стула», но она опередила меня и начала говорить, обращаясь ко мне, как к нему, на ты. Поток благодарностей завершился словами о том, что он научил ее жить и справиться с его уходом. Она расплакалась, но это были уже совсем иные слезы. А когда я попытался вернуться к ее вопросу о сыне, сказала, что, кажется, она поняла, в чем дело, и теперь сможет.

На пределе драматизма передает чувство сиротства и совладание с ним Вениамин Блаженный в стихах, посвященных отцу:

И когда его ввергли в могилу,
Я лопатою и киркой
раскопал его гроб через силу
и нарушил могильный покой.
Я пробрался к нему одиноко
и испуганного мертвеца
схоронил где-то в сердце глубоко,
где-то там, где родные сердца.

и матери:

Мать, потеснись в гробу немного,
хочу я спрятаться во мгле
и от безжалостного бога,
и от живущих на земле.
Хочу я спрятать свою душу,
Пускай родимая рука
оберегает ее в стужу,
Как бесприютного щенка.

И мать откликается:

Я мертвых за разлуку не корю
и на кладбище не дрожу от страха, —
но матери я тихо говорю,
что снова в дырах нижняя рубаха.
И мать встает из гроба на часок,
берет с собой иголку и моток,
и забывает горестные даты,
и отрывает савана кусок
на старые домашние заплаты.