Смыслы психотерапии

Страдающий от одиночества пациент может быть открыт или держать душу задраенной, как люки подводной лодки при погружении; может быть дружелюбен и мягок или враждебен и агрессивен; мы можем работать прямо с его чувством одиночества или ни разу его не назвав; можем совершенствовать его навыки общения или работать с мешающими отношениям тревогами, страхами, травмирующим опытом. Все это решающим образом зависит от пациента – его потребностей, ожиданий, отношения к терапии на том или ином ее этапе. Вне зависимости от того, к какому направлению принадлежит психотерапевт и какие методы предпочитает, главный нерв работы с одиночеством – помощь пациенту во встрече с замкнутой в одиночестве и боящейся этой встречи душой. «Бескрайна душа и страшна, как эхо в горах. Чуть ближе подступит она, ты чувствуешь страх» (М. Петровых). Совладать с этим страхом значит совладать с одиночеством, превращая его из врага в союзника. «Все мы одинокие корабли в темном море. Мы видим огни других кораблей – нам до них не добраться, но их присутствие и сходное с нашим положение дают нам большое утешение. Мы осознаем свое абсолютное одиночество и беспомощность. Но если нам удается вырваться из своей клетки без окон, мы начинаем осознавать других, встречающихся с тем же ужасом одиночества. Наше чувство изолированности открывает нам путь к сочувствию другим, и мы уже не так сильно боимся» (Ялом, 1999, с. 387).

«Метафизика», – фыркнет читатель, ориентированный лишь на то, что можно руками потрогать или алгеброй поверить. Ему напомню слова знаменитого физика Г. Будкера: «Когда мы объясним все, останется некий метафизический остаток, который на самом деле все и объясняет». «Эклектика», – буркнет другой. «Красивые слова», – присоединится третий. Что ж – слово и есть дело, потому хотя бы, что хороший результат не чудо, а ответ на хорошо поставленный вопрос. Но все существующие теории, в том числе и появляющиеся в последнее время «общие теории всего» – лишь взгляд на мир с разных сторон в попытке его понимания, а не истина. Теории приходят и уходят, а я с моим одиночеством остаюсь и я не одинок в мире одиночества. Оно неотделимо от меня не только потому, что другого меня нет, но и потому, что без него не было бы меня. Оно данность жизни и человеческого бытия, испытание, через которое проходит каждый человек (Миюскович, 1989; Ялом, 1999). Оно не следует теориям, но вызывает на диалог. Принять ли вызов и как – вопрос не к миру с его теориями, а к каждому отдельно. Человек отвечает на вызовы одиночества всегда сам, один. Все, что я как терапевт могу, это брать уроки у собственного одиночества и быть вместе с пациентом, помогая принимать вызовы одиночества и обращаться к их ресурсам.

Пора подумать о душе? [20]