Смыжи

— Милица, — представилась она, просто чтобы о чем-то заговорить. Молча обниматься стало уже неудобно.

— Андрей, — прилетело спереди.

— В анкете сказано «Эндрю».

— Это старые данные, после переезда родителей мое имя для удобства сменили на местное.

Больше она ничего не узнала, просто не успела — примчавшийся из-за горы дискоид уже выровнял курс, сегменты крыши раскрылись, и грузовой отсек принял «принца на сером коне и красавицу» в себя.

Их встретили люди с оружием. Милицу и Андрея разъединили — на карантин каждого поместили в отдельную цилиндрическую медкапсулу длиной в три и высотой под два метра, затем закрытые капсулы сгрузили в точке с неизвестными координатами — поток выдавал теперь ограниченную информацию. Окна на приказы не реагировали и происходящее снаружи не показывали. На вопросы никто не отвечал.

Изнутри медкапсулу заполняли прозрачный «гроб»-восстановитель, кресло сопровождающего, шкаф-рамка и ряды специальной встроенной техники, откуда к восстановителю тянулись провода, трубки и роботизированные щупальца. В восстановителе у Милицы взяли анализы и после дезинфекции разрешили воспользоваться шкаф-рамкой.

Милица задумалась. Естественно, ее легкомысленный купальник не годился для ожидания, пока возникшую проблему решат. Эвакуация говорила о том, что в поселке или в одном из лабораторных корпусов случилось что-то опасное. Максим Максимович разберется. Наверняка, он уже разбирается. Какое бы ни было на Марсе время суток, Максим Максимович уже в курсе ситуации и делает все для ее разрешения. Иначе быть не может. Скоро он свяжется с Милицей — единственной, кто утром вышел из дома и почему-то попал за это в руки чрезвычайщиков.

Она сосредоточилась на выборе наряда. Что надеть? Хотелось, чтобы Максим Максимович, когда посмотрит на нее, увидел суть.

А какова у нее суть? Что у нее есть, кроме несчастной любви речки к океану, у которого есть другой океан?

Купальник был сине-черным, его гамма состояла из вариаций на темы голубого периода Пикассо. Кстати, это идея. Голубой период у художника сменился розовым, полным надежд и жизнерадостной дерзости. А следующий за розовым период — африканский, с чувственной простотой форм и верой в их сверхъестественные силы. К этому времени Пикассо перестал писать портреты, с помощью грубых линий, цвета и сюжета он стал изображать человека как сущность. Оптимизм, открытость и ожидание следующего этапа — что скажет о Милице больше? Максим Максимович (иногда, втайне, исключительно про себя она называла его просто Максим…) поймет.

Окончательно определившись, чего хочет, Милица прошла через шкаф-рамку. Теперь тело облегал костюм страстной расцветки, оставленные прозрачными пикантные «разрезы» добавляли образу живописности и женственности, а ступни пока остались босыми — в жилых помещениях обувь не носили. Милица села в кресло, положила ногу на ногу и уставилась на возникшую перед глазами го-гру мужчины с гривой темно-серых волос и пышными усами. Личная информация сообщала, что это координатор чрезвычайного блока Кривов Г.И.

— Вы не возражаете против нескольких вопросов?

— А вы затем ответите на мои? — улыбнулась Милица.

Скорее всего, до них не дойдет, Максим… Максимович разберется с этим недоразумением с минуты на минуту, потому что ничего серьезного в Центре под его руководством не может случиться по определению.

— Спасибо за понимание ситуации. — Кривов Г.И. покрутил вверх кончики усов и тоже улыбнулся. — Именно так: сначала информация от вас для меня, затем наоборот. Сколько было времени, когда вы проснулись?

Милица отвечала машинально, не задумываясь, и все ждала, когда же перед глазами возникнет лицо Максима Максимовича, чтобы неразбериха закончилась, и Вселенная вновь вернулась в привычное упорядоченное состояние.

Допрос тек своим ходом. Кого видела последним? Что удивило? Как себя чувствовала? Над чем работала? Не было ли в немешариках скрытых дефектов?..

Ожидаемое никак не происходило. Милица запросила расшифровку инициалов координатора, оказалось, что его зовут Гаврила Иванович. Очень популярное имя в середине прошлого века — вместе с Пафнутием, Фролом, Вирсавием и Таргитаем. Личные данные скрыты (издержки профессии), но имя говорило, что ему лет семьдесят-восемьдесят. Выглядел Гаврила Иванович намного моложе, но в прическе зачем-то оставил проблески седины. Или подкрасил намеренно, чтобы набавить годков для солидности? Кто-то бежит от явной молодости, а у других проблемы противоположные, им в силу ответственной должности нужно выглядеть основательно и мудро, а это дает только возраст.

А вопросы сыпались один за другим:

— Вы не заметили ничего необычного в работе вашего немешарика ночью или утром?

— Ночью я спала, а утром все было нормально.

— Позволяет ли поверхность живого дома противостоять просвечиванию?