Сначала было весело

Небольшая задержка в душевой, где девушку отмыли от краски, и мы движемся дальше.

В коридоре Мордоворот снимает с нас повязки и, разведя по камерам, закрывает их.

Опустившись на кровать, засовываю руку в карман. Там лежит черная полоска ткани, которой мне завязали глаза, когда из покоев Великой Екатерины мы следовали в зал оргий.

Приводят очередных узников. Прогуливающийся вдоль камер бомжеватый мужик о чем-то спрашивает Петра Евгеньевича. Тот отмахивается.

Мужик забрасывает автомат на плечо и идет в обратную сторону.

Постепенно все узники возвращаются в камеры.

На обед достаются консервированные овощи и жирная тушенка.

Закончив с едой, вытираю губы клочком туалетной бумаги. Тушенка старая, и от нее во рту остается какой-то неприятный привкус.

Пробую смыть его водой, не выходит.

– Иди к Великой Екатерине, – открыв камеру, кивает карлик. Во взгляде его столько же тепла, сколько в межзвездной пустоте. Негде ей взяться.

Сунув дежурной пустой стаканчик, спешу к караулке.

Жующий Мордоворот кивает – проходи.

Проскользнув в приоткрытую дверь, сворачиваю к надзирательской половине.

Дверь приоткрыта. Меня ждут.

Призраки переругиваются, нервно жестикулируя. Близнецы. Теперь становится понятна их схожесть.

– Чего так долго? – бурчит плешивый.

– Сколько ждать? – поддакивает второй.

Не говоря ни слова, открываю дверь.

– Можно, Великая Екатерина?

– Входи, – милостиво машет рукой Старуха, не вставая с массажного стола. Сразу становится понятна причина моего появления здесь.

Тучное тело прикрыто шелковой простыней, на которой нелепо разноцветные бабочки парят над нереально яркими цветами.

Закрыв дверь, покорно замираю.

– Помни шейку, – велит Старуха, – что-то тянет последнее время. Не знаю, к дождю, может?

– Да, Великая Екатерина.

Без напоминаний сбросив халат, подхожу к тумбочке.

Мое отражение в зеркале поворачивается ко мне спиной. Невольно морщусь. Удручающее зрелище… Синяки, шрамы, кровоподтеки, под мышками волосы, потеряла килограммов 10-15, ребра выступают, волосы сухие, на ощупь словно солома.

Некогда жалеть себя.

Первым делом поджигаю ароматические свечи и расставляю по разным углам. Благовония нежно щекочут ноздри.

Теперь музыка. Стилизованный под старину проигрыватель с одной-единственной пластинкой оживает от легкого нажатия на кнопку. Журчание водопада и щебет птиц наполняют комнату. Многоканальный звук безупречен.

Убрав простыню, беру с тумбочки початый флакон масла и обильно смачиваю им руки. После этого легкими касаниями глажу плечи, спину… пальцы проваливаются в складки жира, студенистая масса колышется, перетекая под ладонями, словно выпавшее из формочки желе.

– Хорошо, – довольно постанывает Старуха.

Подавляя желание задушить эту тварь, поливаю спину маслом и втираю его короткими круговыми движениями.

– Продолжай, – стонет она. – Теперь ниже.

– Да, Великая Екатерина.

Отвращение к себе накатывает волнами, во рту появляется горечь… но в привилегированном положении особы, допущенной к телу Великой Екатерины, есть и плюсы. Плеть карлика уже несколько дней не касалась моей спины. Раны больше не кровоточат, лишь зудят. Но это и понятно. Заживают.

– Достаточно, – томно выдыхает Старуха.

Отхожу на шаг, вытираю покрытый потом лоб. Обработать такую тушу – это вам не поле перейти.

– Можешь идти, – Великая Екатерина машет рукой. – И пришли этих двоих.

– Благодарю, Великая Екатерина. Обязательно, Великая Екатерина.

На выходе передаю приказ Призракам. Они закрывают за мной дверь и спешат к обожаемой повелительнице подземных уродов.

Подходя к камере, ищу глазами Нинку, желая подмигнуть, приободрить.

Нет. Ее камера пуста. Наверное, повели ужин готовить.

Но когда некоторое время спустя Господин Кнут выводит из камеры и ведет на кухню другую женщину, внутри у меня все заледенело. От дурного предчувствия сводит живот. Нинка…

31. Возмездие

– Вы, оба, – поворачивается Великая Екатерина к Призракам. – Идите к Господину Кнуту, подежурите возле камер. Он с Петром Евгеньевичем сегодня клиента повезет.

– А как же вы, Великая Екатерина?

– Со мной останется фрейлина.

Покосились недобро, но промолчали.

Повиновение Старухе безоговорочное. Не удивлюсь, что попытайся кто-нибудь из них спорить, карлик разъяснил бы ошибочность таких действий привычным для него действием – поркой. Любовь любовью, а порядок должен быть.

Они уходят, а мне Старуха велит расчесать ее.

Став на колени у изголовья, разравниваю волосы и, беря по локону в руку, медленно и аккуратно расчесываю гребнем.

Довольная Великая Екатерина, пристроив упаковку заварных пирожных на животе, по одному засовывает их в рот.

Чавканье режет слух, но я с неизменной улыбкой продолжаю орудовать гребнем.

Когда пакет опустел и, скомканный, отлетел в угол, по комнате проносится довольный слоновий вздох.

Ноги затекли, икры сводит судорогой, но я не могу сменить позицию, лишь переношу тяжесть с одной ноги на другую.

Старуха закатывает глаза и раскидывает руки.