Сначала догони

— Я Лена, — взяла с табурета ножницы и села на край кровати. — Будешь мне ассистировать, Алла.

19

Горячие струи впивались в кожу словно иглы, но я не могла заставить себя пошевелиться. Стояла в оцепенении и склонив голову. По лицу текли капли, мешали дышать, приходилось глотать влажный воздух ртом, но от этого давило в груди.

Если переживет сегодняшнюю ночь — выживет.

Эта мысль звучала на повторе, и я как ни старалась, не могла ее отключить. По сути, вот радость — мой похититель умрет, и я буду свободна. Свалю из дома на отшибе и смогу пуститься во все тяжкие. Но. Внутри как тяжелый камень глухо билось сердце. Его подстрелили по моей вине.

Если бы я не пошла повидать подругу, Яр точно был бы жив и здоров. В него не стрелял бы тот охранник, мы бы просто уехали оттуда и не пересеклись с ним. Упираюсь рукой в контрастно ледяной кафель и делаю вдох, но не получается. Горло сдавило, а глаза режет будто от лука.

Я виновата во всем.

Еще один человек пострадал по моей вине.

Сначала Натка. Теперь Яр.

И Олежу взяли менты.

Во всем моя вина.

Еще один вдох застревает в горле, так и не коснувшись легких.

Я смогу все исправить.

Заставляю себя выпрямиться и тянусь к шампуню. Наношу не глядя, позволяя струям атаковать лицо, стирать с него соль. Я стала этому причиной, и я исправлю свои ошибки.

Заканчиваю мыться и насухо вытираю ноющее тело. Одежду мне дала Алла: простые домашние шорты и футболку с огромным цветком посередине. Закручиваю полотенце на голове и выхожу из ванной в прохладу ночного дома.

Оперировали мы больше часа. Никогда раньше мне не приходилось резать живого человека и руки непривычно дрожали. В медицинском мы проходили это лишь в теории, пулевые ранения не часто встречаемый вид травм. Поэтому пришлось приложить все силы, чтобы не совершить даже миллионной доли ошибки. Но даже сейчас я не могу знать наверняка.

Яр потерял слишком много крови, а переливание — большой риск, в домашних условиях нечего о нем даже думать. А в больницу — риск еще больший. Парень с пулевым привлечет слишком большой интерес, который сейчас совершенно некстати. Поэтому пришлось делать все самой.

Коридор пуст, в нем темно, но я уже изучила его и теперь неспешно иду, касаясь стены кончиками пальцев. Нужная дверь слева.

Толкаю и вхожу в комнату, которая должна была стать моей темницей, но стала операционной. В ней душно и пахнет лекарствами. Алла сидит на стуле у кровати, сгорбившись и обхватив себя руками. Она такая миниатюрная и хрупкая, что сойдет за ребенка, особенно рядом с моим похитителем, который больше ее вдвое.

— Иди поспи, — говорю негромко, и девушка поднимает голову и прозрачно-серые глаза впиваются в мое лицо. От ночника на полу падает блеклый свет, и я вдруг совершенно ясно понимаю, что оттенок ее глаз напоминает мне совершенно другие глаза, взгляд которых я ловила стоя на козырьке во время побега. Только у Яра этот цвет более насыщенный и темный, а у Аллы прозрачный. А может дело в том, что она плакала. — Тебе нужно отдохнуть.

— Я не оставлю его! — упрямо вздергивает подбородок и с вызовом смотрит в глаза.

— Я подежурю. Утром сменишь меня, — устало отзываюсь и прохожу вглубь комнаты, чтобы выглянуть в окно. Горизонт уже начал окрашиваться в розовый цвет и звезды гаснут. Скоро новый день. И станет ясно. — Не волнуйся за брата.

Алла молчит, и я оборачиваюсь и подхожу к стулу. Девушка нехотя поднимается и ловит мой взгляд. Испытующе смотрит в глаза, а потом сдается и кивнув выходит из комнаты.

Сажусь на стул и стягиваю полотенце с волос. Просушиваю пряди, неспешно промокая их тканью. Потом развешиваю влажную махру на изножье кровати и прочесываю волосы пальцами.

Яр без сознания. Испачканную кровью футболку я расстригла и выбросила, с джинсами пришлось поступить так же, и сейчас мой похититель лежал укрытый простыней по пояс и у меня появилась возможности рассмотреть его лучше. В свете ночника его торс отливал медью, но кое-где отчетливо виднелись белые шрамы.

Придвинулась ближе и склонилась к его плечу, на котором виднелась белая полоска длиной сантиметров десять, а вокруг нее ровным рядом белели точки. Сам зашивал? Судя по стежкам, он не использовал пластырные стяжки, что было бы удобнее, рабой с раной непрофессионал.

Провожу по рубцу пальцем, будто пытаясь залечить. Выпрямляюсь, смущенная порывом и смотрю как грудная клетка Яра медленно вздымается и опускается. Дышит. Значит, надежда еще есть.

Опускаю взгляд на руки, лежащие поверх простыни, и понимаю что не обработала их, совсем забыла, а ведь костяшки сбиты.

Видимо он содрал с них кожу когда выбивал инфу из парня на вокзале. Беру с импровизированной тумбочки спиртовую салфетку и распечатываю, а потом аккуратно приподнимаю тяжелую кисть и прохожусь по тыльной стороне стирая запекшуюся кровь. Грубые мужские руки, в них столько силы что становится страшно. Но сейчас эта сила покоится, точнее балансирует на грани жизни и смерти и от этого страшно вдвойне.