Сначала я был маленьким

16 мая с 10 часов утра был открыт доступ в Театр имени Пушкина. Народ шел несколько часов. Накануне я подобрал музыку из любимых отцом музыкальных произведений. Много там было музыки и, конечно же, "Элегия" Массне и "Сомнение" Глинки в исполнении Шаляпина. У папы всегда появлялись слезы на глазах, как только звучали в исполнении Шаляпина слова: "Уймитесь, волнения, страсти..."

И вот уже после трех часов прощания с Меркурь евым, когда у гроба стояли В. И. Стржель чик, В. П. Ко вель, А. Д. Папанов и, кажется, О. В. Басилашвили, зазвучал голос Шаляпина: "Уймитесь, волнения, страсти..."

Я неотрывно смотрел на лицо покойного отца и вдруг увидел, что по его щеке катится слеза.

- Анна, смотри! - сказал я сестре.

- Плачет! - ответила Анна.

- А он всегда плакал, когда Шаляпин пел это.

- Правда? - совершенно не удивляясь, а очень просто спросил Анатолий Дмитриевич Папанов.

Прошли шесть часов прощания. Упал тяжелый занавес Александринки. Гроб вынесли, обнесли вокруг театра, поставили в катафальный автобус, где уже сидели мои тетушки. Сели и мы с Анной. И тут я почувствовал, что вот-вот кто-то заплачет, и это, как цепная реакция, перейдет на всех - на меня в том числе. И я сказал:

- Ой, я анекдот вспомнил! Встречаются два могильщика. Один говорит другому: "Мы вчера так устали - баскетболиста хоронили, трехметровую яму рыли". А дру гой отвечает: "Что вы устали! Вот мы устали - народного артиста хоронили: шесть раз на "бис" откапывали!"

Кто-то мне тут же сказал:

- Как ты можешь! Это кощунство!

- Да бросьте вы ханжить! Папа был человек с юмором. Он сейчас бы посмеялся с нами! А почему мы должны плакать? Себя жалеть? Это для него оскорбительно. А его жалеть тем более нельзя - он прожил достойную жизнь. И дай Бог каждому так умереть, чтобы его вся страна провожала.

На Литераторских мостках Волкова кладбища процессию встретили четыре очень интеллигентных могильщика, в черных костюмах, в белых рубашках с галстуками. Около могилы я обратил внимание на то, что почти до середины яма была заполнена еловыми ветками.

- Это чтобы Василию Васильевичу мягче лежалось,- сказал могильщик.

У края могилы гроб открыли. Какая-то старушка, взглянув на покойного, сказала:

- Недоволен...

Когда гроб опустили в могилу, а холм покрылся венками, ко мне подошел бригадир могильщиков:

- Петр Васильевич, вы не обидитесь, если я попрошу вас заехать ко мне домой хотя бы на минутку: жена поминки приготовила.

Мы поехали. В комнате накрыт длинный стол. Сидят женщины в платочках, кто-то тихо суетится, накрывая последние приборы, вносят блины. На серванте - фотография Меркурьева, около нее рюмка, покрытая кусочком хлеба... Кто они, эти люди? В тот день я и не спросил, как их зовут, не запомнил, куда меня привезли. Хотел узнать, кто же они, эти люди. Хотел поблагодарить их. И когда этими своими мыслями поделился со своим товарищем - директором картины "Супруги Орловы" М. Айзенбергом, он мне сказал: "Тогда тебе придется познакомиться с тысячами семей во всем Советском Союзе. Ты что, думаешь, только в той семье поминали Меркурьева? Он же был родным для всех, и все оплакивают его, как самого близкого человека".

Этим же вечером в ленинградском Доме кино была премьера фильма "Супруги Орловы" и я, как участник, был на ней. Папа не простил бы мне, если бы я не был на своей премьере.

А спустя месяц, в июне 1978 года, мама полетела в Грозный, где состоялась официальная церемония вручения дипломов выпускникам чечено-ингушской мастерской - последним воспитанникам Василия Васильевича Меркурьева и Ирины Всеволодовны Мейерхольд.

ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ

Именем Василия Васильевича Меркурьева не названа звезда ни в одном из созвездий галактики. И это хорошо. Это закономерно. Звезда - это что-то холодное и далекое. А Меркурьев был человеком теплым и очень близким. Для всех - близким. И память о нем должна быть не на географических или астрономических картах, а в душах живых людей. И если память эта будет передаваться по наследству, из души в душу, значит, он заслужил желаемого бессмертия. Но только так - никак иначе.

Я заметил, что когда по радио и телевидению рассказывают об искусстве 1940-1970-х годов, то упоминают многих актеров, перечисляют иногда десятки имен. И никогда не упоминают среди них Меркурьева. Иногда устраивают опросы: "Кто ваш любимый актер?" Звучат имена Смоктуновского, Черкасова, Симонова, Миронова, Леонова. И ни разу - Меркурьева. Что это такое? Неужели ни в чьей душе Меркурьев-актер не занял первого места? Один мой приятель предпринял подобную попытку: он спрашивал людей поколения 30-50-х годов об их предпочтениях среди актеров. Результат был тот же. Но когда он спрашивал: "А Меркурьев?" - респонденты, как один (!), отвечали: "А Мер курьев, разумеется, сам собой".