Сначала я был маленьким

...Вернувшись в Ленинград, я сразу же включилась в институтскую работу, а Вас Васич еще и репетировал Прохора Дубасова в "Суворове", Василия в пьесе "Ле нин". На "Ленфильме" шли съемки "Танкера "Дер бент", где Меркурьев играл боцмана Догайло. Наступила пора ехать в Одессу на натурные съемки. В Одессе нам предоставили маленькую квартиру в Доме специалистов, рядом с площадкой киностудии. Меня поражала тогда воля и выдержка Василия Васильевича, который поддерживал в нашей семье уравновешенную, спокойную атмосферу.

Меркурьев уехал на танкере на съемки в море. Настало затишье, очень необходимое мне, так как я ждала второго ребенка. Погода стояла великолепная. Я мысленно сопровождала Васеньку в его морском походе.

Каждый день я отправляла Анюту с ее воспитательницей на море и, оставшись одна, занималась хозяйством. Однажды раздался телефонный звонок. Из гостиницы "Ривьера" сообщали о пришедшей из Ленинграда телеграмме. Я попросила прочесть ее по телефону, но мне отказали. Как ни тяжелы мне были тогда переезды по городу, я отправилась в гостиницу. Тут же около портье развернула телеграмму и несколько раз прочитала ее, еще не понимая, не веря. В ней сообщалось о гибели младшего Васиного брата. Назавтра должен прийти из плавания Васич! Как сказать? Где сказать? Решила, что лучше всего сказать на людях, чтобы сдержался. Я позвонила на студию, сказала, что поеду встречать со всеми. За мной заехали. Причаливал танкер. Вася выбежал с танкера и ринулся ко мне. Сели в автобус. Он очень удивился, когда я села на самую заднюю скамью!

- Иришечка, ведь здесь трясет! Тебе нельзя!

- Зато сзади никого нет!

Он оживленно рассказывал о плавании, о дельфинах, которые во время шторма перекатывались через палубу. Васич был такой веселый, такой наполненный событиями, так много, безудержно говорил! Многое я пропускала, не слушая. Мысль о том, что надо именно здесь показать ему телеграмму, мучила меня. Я знала, как потрясет его это сообщение. Брат Петр был любимейшим человеком. Что бы ни делал Васич, над чем бы ни работал, он всегда спрашивал совета у Пети. Я дождалась паузы, когда Васич произнес: "Ну, скоро и дома!" - и со словами "Васенька, ты только держись!" подала ему телеграмму. Он не успел крикнуть, потому что я, обняв его, закрыла рот. Васич как-то весь сник! Приехали, сошли, сели на скамью, Меркурьев зарыдал.

Тогда же мы решились взять к себе Петиных детей (вдова его была в очень тяжелом состоянии). Так вместо одной Ани у нас стало четверо детей: своя Аня, племянники Виталий и Женя, племянница Наташа.

...Зиму 40-го года мы жили на Крестовском острове. По вечерам я ждала Васича у большого венецианского окна, завешенного синей шторой (шла финская война, и вечером все жители Ленинграда были обязаны соблюдать светомаскировку), беспокоилась, если он задерживался. А он порой, увлекшись беседой с И. И. Соллертинским, который вместе с ним возвращался на Крестовский, совсем не торопился. Именно в это время окрепла их дружба. Они и раньше знали друг друга, но долгое время не были представлены.

Однажды нам сообщили о том, что у Соллертинского в Доме кино состоится доклад о западной драматургии. Мы отправились послушать. Лектор очень увлекательно рассказывал о Тирсо де Молина, о Лопе де Вега. В частности, он сказал, что комедия Лопе де Вега "Путаница", к сожалению, еще не переведена. Когда он кончил, Вас Васич попросил слово. Соллертинский с радостью предоставил Меркурьеву возможность выступить и был поражен его сообщением о том, что "Путаница" переведена и поставлена у нас на курсе. Меркурьев пригласил всю публику на будущий выпускной спектакль. Когда мы возвращались домой, Иван Иванович подробно расспрашивал, кто дал нам эту пьесу. А ее принес какой-то человек (сейчас уже не помню кто) и предложил поставить у себя на курсе эту "забавную вещицу". В трамвае завязалась интересная беседа и о драматурге, и о пьесе, и о характерах, и, конечно же, о будущем спектакле. Соллертинский был блестящим, энциклопедически образованным человеком, в совершенстве знал почти двадцать иностранных языков, обладал феноменальной памятью. Но общение с ним было легким, так как он никогда не подавлял собеседника своей эрудицией и был очень заинтересованным, эмоциональным слушателем.

С Соллертинским Меркурьева сближала любовь к музыке. Василий Васильевич очень тонко чувствовал искусство музыки. Очень любил Меркурьев Шаляпина, преклонялся перед гением Шостаковича, старался не пропустить ни одной премьеры его симфоний в исполнении Мравинского. Перед мастерством Мравинского он просто благоговел. Как-то, когда мы вернулись с исполнения Пятнадцатой симфонии Шостаковича, Васич сказал: "Я бы всех наших актеров заставил ходить на концерты Мравинского, чтобы они поняли, что такое настоящий актерский ансамбль". Когда в 1966 году Шостакович лежал в Ленинграде с инфарктом, мы с Василием Васильевичем навещали его в больнице.

Из композиторов Меркурьев очень любил Глинку, Рахманинова, Шопена, Бетховена.