Сначала я был маленьким

В нашем кинематографе Донской стоит особняком. Его нельзя упоминать в перечислении. Он не встает ни с кем в ряд. Обратите внимание: когда перечисляют выдающихся режиссеров советского кино, этот ряд звучит так: Эйзенштейн, Пудовкин, Довженко, Герасимов, Пырьев, Ромм - ну и так далее, уже по возрасту дальше идут Чухрай, Тарковский, Бондарчук. Донской "вы падает". Да, он не вписывается ни в какие ряды. И здесь, по аналогии, мне вспоминаются "композиторские ряды". Великий Римский-Корсаков писал музыку, боясь нарушить каноны гармонии и музыкальной формы. А гениальный Мусоргский плевать хотел на законы - он их сам создавал, соотносясь с жизненной ситуацией, с образами, которые хотел воплотить. Донской - это Мусоргский нашего кинематографа. Он был и Юродивым, и Царем Борисом; он был "Сироткой", и "Семина ристом", и "Озорником", и "Светик-Савишной" (прости меня, читатель, если вдруг встретишь названия произведений, которые тебе не известны. Здесь я говорю о песнях Мусоргского и его великой музыкальной драме "Борис Годунов". Не поленись: послушай эти произведения! Вреда не будет, но зато станет ясно, о чем это я рассказываю). Как говорила Ирина Борисовна Донская, "Донской ставит фильмы не головой, а пупком и позвонком". Да, он был необыкновенно эмоциональным человеком. Когда он ставил фильм, все свои знания он отправлял в подсознание, а работал чувствами, эмоциями. Я снимался у Донского дважды: в "Сердце матери" я играл маленький эпизод, а в "Супругах Орловых", последнем своем фильме, Донской доверил мне одну из центральных ролей. Работать с ним - огромная Радость! Да, да! Именно - Радость! Радость с большой буквы! Когда снимался фильм, Донскому было уже 77 лет. Но его азарт, его неутомимость были примером для самых молодых сотрудников съемочной группы.

Съемка начиналась в девять часов утра. Донской появлялся на площадке в восемь. Ни окриков, ни раздражения - только шутки и розыгрыши, которые, впрочем, не всеми понимались. Действительно, у Марка Семеновича они, эти шутки, не всегда были "элегантными". Он, как мальчишка-четвероклассник, мог кого-то облить водой, кому-то за шиворот засунуть семечки. Ну и Бог с ним! Зато во время съемки он работал потрясающе. Он обожал артистов, считал их людьми святыми, прощал им все, даже оскорбления в свой адрес (а было и такое)! Одна актриса, в высшей степени невоспитанная особа, когда у нее не очень получался эпизод, вдруг проявила свой антисемитизм. А надо сказать, так получилось, что в группе Донского было немало евреев. Это и сам Марк Семенович, и директор Марк Наумович Айзенберг, и его заместитель Ада Семеновна Ставиская, и замечательный актер Даниил Львович Сагал. Актриса эта, между прочим, очень талантливая, устроила дичайший скандал! Донской остановил съемку, уехал в гостиницу. Вся группа требовала, чтобы актрису сняли с роли, расторгли с ней договор. Донской на это ответил: "Ну что с нее взять! Несчастный человек! Она ведь не знает, что она сама чистокровная еврейка!" У всех был шок: кем-кем, но еврейкой эту актрису никто считать не мог! Да и не была она еврейкой! Но такое заявление Донского сняло все напряжение. Он что, обдумывал это? Да ни Боже мой! Вот так, как говорила Ирина Борисовна, "пупком и позвонком" почувствовал, как надо разрядить обстановку. На следующий день съемка шла как ни в чем не бывало. Актриса прощения не попросила, скандал этот забыт не был другими, но Донской вышел победителем без борьбы.

Во время съемки актерам создавались все условия: на площадке была тишина, Донской трепетал всеми фибрами своей души и своего тела, смотрел на актера такими "собачьими" глазами, что не сыграть было невозможно. Любой сыграет! Даже самый бездарный!

Когда съемка заканчивалась, актеры, исполнившие свои роли, реквизиторы, костюмеры, бутафоры, осветители, исполнившие свои обязанности, в высшей степени уставшие, шли в гостиницу и падали в изнеможении. Марк Семенович, исполнявший на съемочной площадке и актерские обязанности, и обязанности плотника, реквизитора, бутафора, костюмера, гримера, и, на всякий случай, режиссера, шел в монтажную, где еще часа четыре монтировал предыдущий материал, который был снят неделю назад. Его рабочий день завершался далеко за полночь. А в восемь часов утра почти восьмидесятилетний классик уже озорничал на площадке: рассказывал анекдоты, вспоминал, что он лучший боксер, лучший хирург, лучший юрист, лучший - все остальное, но ни слова о том, что он великий, гениальный режиссер.

Мне рассказывали и Чухрай, и Кулиджанов, что когда они были молодыми, голодными студентами, то единственным домом, куда они могли прийти запросто, где их всегда накормят, напоят, спать уложат, да еще денег дадут, был дом Марка Семеновича и Ирины Борисовны Донских. Да я и сам испытал это на своей шкуре. И не только я, но и люди более молодые в семье Донских находили прибежище.