Искали машину на дорогах, человека в медучреждениях области….
А Ричард снова размышлял на диване в своей запасной квартире.
Машина же спокойно стояла среди тысяч подобных в одном из дворов в паре кварталов от обиталища своего хозяина. Номера машины были прилично заляпаны грязью, но кому она интересна — неприметная замызганная "девятка" синего массового цвета?
Кое-что выяснить удалось. Возвращаться нельзя, — милиция его ищет. С учётом неизвестно где находящейся "ручки", это опасно. Зря он согласился и взял её у Хмурого. Но Хмурый теперь его единственная опора. Деньги у него есть, такие симпатичные радужные бумажки. Но они же кончатся, если не пополнять запас. Как?
Для Хмурого он интересен только как Паученков, видный сотрудник политической партии. Нью-Орехов Бригадиру не нужен. Специальности у него практически нет. "Политработник" — раньше это слово многое значило, сейчас — вышло из употребления.
Остаётся — уехать. Слово "бежать" ему очень не нравилось. Паученкова найдут. Орехова, — вряд ли. Куда уехать? За кордон? Языков он не знает. Остаются — Украина, Казахстан — там русским сейчас не уютно. Белоруссия? Всё равно, что в России остаться….Да и там нужно о заработках думать. Положить деньги в банк? Разные банки? На проценты не проживёшь….Всё равно, в России оставаться нельзя.
Опять подумалось о Ларисе. Нет, это — вторичное. "Я не влюблённый юноша". И Лариса перебьётся. Попереживает, но даже лучше, что она не в курсе его дел. Не проболтается. Допрашивать её будут дотошно. А позже он с ней свяжется. Когда прояснится немного. Обязательно.
Скоро зима. На часах ещё день, а за окном уже темнеет. Погода мрачная. Ветрище разгулялся. Вот-вот дождь хлынет. И всё же день прошёл, а он так ничего и не решил. Ричард пошёл на кухню, — есть хочется. Слава Богу, — холодильник полон. И бар не пустой. Но пить сегодня больше не стоит. Иначе ночью маята будет, а завтра нужно быть в форме. Возможно, завтра яснее станет, — он договорился о встрече с Хмурым. Как обычно, на нейтральной территории — Хмурый велел приехать в ресторан "Медвежий угол".
Генерал Беркутов потерял сон.
Напрасно он тысячекратно напоминал сам себе, что эта выборная кампания их не касается. Не следить за предвыборными баталиями он не мог, — необходимо было впитывать в себя нравы этой "кухни", войти в которую они со Львом Гурычем планировали через четыре года. Но элементарная человеческая порядочность бунтовала, переливалась через край в разговорах с младшим другом…. И не давала спать по ночам. Какие, к чёрту, баталии, если во всех газетах, с экранов телевидения всех каналов шла откровенная травля коммунистов и безудержное восхваление партии власти.
Дошло до неприличия. Президент страны публично и многократно вопреки Закону о выборах выказывал поддержку "Единой России", а её лидеры опять-таки многократно заявляли, что их партия имеет одну идеологию — поддерживать политику президента. Руководители "медведей" также в нарушение Закона спокойно занимали высшие посты в правительстве, используя своё служебное положение в целях пропаганды, а, называя вещи своими именами, в целях охмурения избирателей. Смешно и горько: считается, что министр Грызлов ушёл в отпуск, а все телеканалы, захлёбываясь от восторга, показывают его встречи с крестьянами, спортсменами, студентами и т. д. и т. п. Пётр Николаевич вспомнил строки из письма сына:
Имели поддержку в средствах массовой информации и наскоро созданный блок "Родина", номинально возглавляемый популярным Глазьевым, и даже жириновцы, которым место в телеэфире представлялось во много раз больше, чем коммунистам.
Пётр Николаевич не вёл статистики, но её вели другие. И не приходилось сомневаться в прочитанных как-то цифрах, — это подтверждалось ежедневными собственными ощущениями, — что коммунистов упоминали в телепередачах в ТРИДЦАТЬ