Сначала жизнь. История некроманта

Следующим же утром я послал Мире письмо с просьбой о встрече, и она ответила мне милой запиской, в которой сообщала, что будет рада видеть меня и моего досточтимого брата в любой день после обеда, начиная с завтрашнего дня. Разумеется, всюду сопровождающий ее молодой человек, которого она называет Рось, тоже будет присутствовать при нашей встрече. Последнее обстоятельство меня, разумеется, не обрадовало, но и не слишком огорчило. Я уже смирился, что он все время находится рядом с ней.

Через два дня после получения записки мы с Амилатионом и господином и госпожой Аминаэль отправились в Белые Ключи. Дорога, коя отняла у нас не более часа, была приятной и совсем не утомила. Окружающие Тирту пейзажи радовали своей красотой и одаряли особым возвышенным состоянием духа. Все-таки осень в человеческих землях — это нечто необыкновенное. У нас в Благословенном Мирионе она пролетает быстро и почти незаметно, всего лишь легким намеком на смену времен года, а здесь поражает своей роскошью и, если можно так выразиться, трогательным великолепием увядания. Впрочем, мои спутники отнеслись к окружающим Тирту пейзажам далеко не столь восторженно, как я сам, разве что госпожа Нелиринавия произнесла несколько фраз, выражающих ее восхищение природой этих мест. Но, наверное, я настолько огрубел, живя среди людей, что, честно говоря, не совсем понял, искренно ли было ее восхищение, или же она просто отдала дань вежливости.

К моему стыду, даже этот инцидент не дал мне понять, какую огромную ошибку я совершаю, везя этих эльфов к моей ненаглядной дочери.

Мира встретила нас на пороге собственного дома, освещая мир столь ласковой улыбкой и сияя столь нежной и утонченной красотой, что мое сердце переполнилось восхищением. Ее постоянный спутник находился рядом с моей драгоценной дочерью, и я, при всей подспудной неприязни к нему, вынужден был признать, что его присутствие здесь не казалось лишним или неуместным. В какой-то мере оно было даже полезным, поскольку именно он взял на себя все заботы о наших лошадях.

После короткого и какого-то скомканного знакомства, которое пролетело мимо моего сознания, потому что я в это время любовался своей милой дочерью (о, Боги, как же я по ней соскучился!), Мира пригласила нас выпить чаю с приготовленными ею к нашему приезду пирожками.

Из благостного, почти медитативного состояния меня вырвало высокомерно-брезгливое выражение, промелькнувшее на лице моего брата, когда он взял в руки испеченный Мирой пирожок. Окончательно же пелена упала с моих глаз, когда господин Селирион вовсе отказался от предложенного угощения, а госпожа Нелиринавия отставила в сторону чашку чая, едва пригубив.

За выражение растерянности, промелькнувшее в этот момент на лице Миры, я готов был ударить своего брата и немедленно выдворить его и его гостей из этого дома. Почему я этого не сделал? О, Боги, почему я решил продемонстрировать проклятое эльфийское воспитание и поговорить с братом дома?

Разговор за столом, между тем, невзирая на все эти игры, все же завязался и, чем дальше, тем больше я начинал осознавать, зачем мой брат затеял эту поездку.

Ему нужна была не Мира, ему нужен был ее спутник. Мой дражайший братец сначала потихоньку вытянул из него всю историю их разделения с темным двойником и последующего противостояния, а затем плавно перешел к утоплению оного двойника в самых отборных нечистотах, кои только способен измыслить изощренный эльфийский ум.

К моему огромному удивлению, светлый двойник некроманта нимало не оскорбился подобными высказываниями, а совершенно напротив, присоединился к моему брату. В своих обвинениях они дошли до того, что начали сомневаться в том, был ли вообще когда-либо человеком этот некромант, или темный дар превратил его в чудовище еще во чреве матери.

Со многими их оценками я, никогда не отличавшийся добрым отношением к Мириному брату, был согласен, но некоторые даже мне, признаться, показались несколько чрезмерными. Как же я сожалею, что не вмешался в их разговор и не направил его в более позитивное русло!

Мира же сидела, опустив голову, и не принимала участия в беседе, лишь иногда вскидывая взгляд то на одного, то на другого. Я не предполагал, что она решится высказаться, ведь ее почтительность всегда превышала все мыслимые пределы. Однако я ошибся. После их слов о превращении ее брата в чудовище еще во чреве матери моя дочь вдруг резко встала и сказала: Все, что вы говорите о нем — неправда. Он не чудовище, он человек!

За взгляд, которым мой брат одарил Миру, я впервые в жизни готов был его убить. Да, я эльф, и всякая жизнь для меня священна, но он не имел, не имел права так на нее смотреть! Девочка всего лишь ошибается, она не заслуживает, чтобы к ней относились хуже, чем к болотной ляго-ящерице!…»

(из записок Аматиниона-э-Равимиэля)

Не выдержав, Мира встала и, изо всех сил сжимая руки в кулаки, чтобы не заметили, что они дрожат, обратилась к брату господина Амати:

— Все, что вы говорите о нем — неправда! Он не чудовище. Он человек.