Снадобье для вдовы

— Это мне дала мама, прежде чем она и… прежде чем она уехала. — Клара достала кошель и протянула его Усталой.

— Сколько там, сор Доменика? — спросила настоятельница.

— Пять су, преподобная мать.

— Бедняжка, — вздохнула та. — Наверное, она отдала все, что у нее было.

Клара горько расплакалась.

— Ну-ну, успокойся, моя дорогая, — голос настоятельницы потеплел. — Все мы в руках Божьих. Сор Доменика, подозреваю, что Кларе нужны ужин и постель. До завтра нам не стоит принимать никаких решений.

На следующее утро, сразу после тирсов, Клара столкнулась в прихожей с настоятельницей. Сделав свой лучший реверанс, она пожелала настоятельнице доброго утра, как ее учили дома.

— Что ж, Клара, — с улыбкой сказала та, — стало быть, ты утверждаешь, что тебе одиннадцать. Полагаю, ты все же можешь ошибаться, но сегодня утром я намерена поговорить с тобой не как с одиннадцатилетней, а как с девушкой четырнадцати или пятнадцати лет. Посмотри в сад.

Слегка напуганная, Клара выглянула в окно. Под лучами утреннего солнца копошилось множество детей: одни играли, другие сидели молча, некоторые ссорились по каким-то лишь им известным детским пустякам. Ребята постарше пытались поддерживать порядок с помощью двух молчаливых монахинь, которых она видела вчера.

— Да, преподобная мать?

— Два года назад половину наших воспитанников унесла чума, а на следующее лето — еще четверть. Еще несколько из нас умерли два месяца назад. Теперь здесь четыре монахини с двумя послушницами, которые присматривают за малышами — это самые старательные работники во всем христианском мире. Ты такая же, что и все эти дети, которых ты видишь. Отец, мать или оба родителя умерли. И, как и у тебя, у них нет никого, кто бы мог о них позаботиться. Мы принимаем их к себе больше, чем можем, но ведь кто-то же должен это делать! Будь моя воля, Клара, я бы оставила тебя здесь навсегда. Похоже, ты умная, хорошая девочка, быстрая и усердная работница. Не сомневаюсь, что ты станешь для нас замечательной помощницей.

— Я бы хотела стать монахиней, — вставила Клара.

— Должна тебя огорчить, но это невозможно. У тебя нет приданого, а мы не можем позволить себе кормить этих несчастных созданий, да и себя тоже, если будем брать в сестры девиц без приданого. Прости, если это звучит жестоко, но такова жизнь. Хлеб стоит денег. А без него наши дети умрут.

— Что же мне тогда делать? — беспомощно спросила девочка.

— Работать, как и надлежит большинству женщин. Мы найдем тебе место, хотя если тебе одиннадцать, ты старше, чем большинство необученных служанок. Если хочешь, мы положим твои пять су в нашу казну на хранение, помеченные твоим именем. Потом, когда ты начнешь зарабатывать, эти деньги прибавятся к твоим пяти су и положат начало твоему приданому. Время от времени некоторые сердобольные люди делают нам пожертвования, чтобы увеличить приданое для девочек с такой же судьбой, что и у тебя. Я позабочусь о том, чтобы ты получила свою долю сполна, и когда тебе исполнится восемнадцать, ты будешь иметь достаточно, чтобы вступить в брак с каким-нибудь достойным человеком. Ты понимаешь, о чем я тебе толкую?

— Я должна уйти отсюда и работать, — кивнула Клара, вспоминая бледную тощую кухарку в материнском доме… то есть в бывшем доме ее матери…

— Не стоит так пугаться, дорогая. Этого не произойдет прямо сейчас. Ты пробудешь с нами еще несколько месяцев, а тем временем мы подыщем тебе работу получше. А пока мы тебя научим кое-каким вещам, и ты поможешь нам присматривать за малышами.

Глава 1

Жирона, 22 июля 1354 г.

— Могу ли я полюбопытствовать, чем вызвано беспокойство Вашего преосвященства? — Лекарь Исаак стоял на пороге кабинета епископа Жиронского, слегка касаясь плеча своего ученика.

— Входите, мастер Исаак, — улыбнулся епископ. — Ничто не беспокоит. Хвала Господу нашему, тело мое здорово, да и личные заботы не одолевают. Ничего пока не случилось… но может случиться…

— Мой господин, следует ли мне подождать снаружи, пока я не понадоблюсь? — с готовностью предложил Юсуф, ибо, несмотря на природную склонность к любопытству, уже успел побывать свидетелем такого количества диспутов на политические и философские темы между этими двумя весьма уважаемыми им людьми, что почти утратил интерес к каким-либо дискуссиям.

— Нет, Юсуф, — покачал головой Беренгер. — Ты в самой гуще этих событий, поэтому тебе лучше остаться. Сказать по правде, ты и есть источник, если не сама первопричина этого беспокойства.

— Я, Ваше преосвященство?! — воскликнул Юсуф, с тревогой глядя на своего покровителя. — Что же такого я натворил?