Снафф

— У меня номер 14, и я не могу торчать тут целый день! У меня есть дела! Я должен был освободиться еще три-четыре часа назад!

На его светло-коричневой руке, подрумяненной солнцем на пляже Сан-Диего, стоит номер «14». Биржевик говорит:

— Что за хрень?! Даже в Автотранспортном управлении столько не маринуют…

Все остальные стоят, затаив дыхание. Изображают каменных истуканов. Ждут, чем все закончится. Теперь, когда этот чувак психанул и высказал вслух то, что было у всех на уме, у нас назревает революция. Бунт в тюрьме. Чуваки вполне готовы к тому, чтобы взять эту лестницу штурмом. Шейла стоит на ступеньках и смотрит вниз, на пока неподвижную толпу, которая может в любую секунду превратиться в табун взбешенных стояков.

В табун, который рванется, сметая все на своем пути, либо наверх, к Касси Райт — либо к выходу. Этот малыш, номер 72, говорит:

— Я скажу ей, как сильно ее люблю…

Ага, давай, говорю. Вперед. Испорти ей все, своей маме, которую ты так сильно любишь. Будь хорошим сыночком и разрушь все ее планы. Вся упорная работа, которую проделала его мама, готовясь к этому мировому рекорду — пусть все накроется тем самым местом. Я говорю малышу:

— Вперед.

А он говорит:

— Вы считаете, я должен ее трахнуть? Я говорю, что решать только ему. Малыш говорит:

— Я не могу ее трахнуть. Он говорит:

— У меня не стоит.

Стоя на середине лестницы, вместе с номером 247 и номером 354, которые полируют свои стручки — наяривают, запустив руки в трусы, — стоя на лестнице, Шейла говорит:

— Джентльмены, пожалуйста, имейте терпение. Она говорит:

— Из уважения к мисс Райт, мы должны решить этот вопрос цивилизованно и спокойно.

Биржевик орет:

— Да пошли вы все в жопу, — и, топая ногами с невзрачным загаром, направляется к той стене, возле которой стоят бумажные пакеты с одеждой. Загорелыми в Сан-Диего руками он хватает пакет с номером «14». Вынимает рубашку, брюки, носки. Ботинки, которые вроде бы смотрятся, как «от Армани», только это дешевая подделка. Его собственная кожа — и то смотрится лучше по качеству, чем материал, из которого пошиты его ботинки.

На телеэкранах, подвешенных под потолком, страшный, как черт, полицейский-латинос долбится в задницу Касси, словно взбесившийся отбойный молоток. С такой скоростью, что бриллианты, рубины и изумруды сыплются из ее щелки, словно выигрышные фишки — из щели игрового автомата.

Малыш, номер 72, пододвигается ближе и шепчет мне на ухо, едва не касаясь подбородком моего плеча:

— Дайте мне таблетку, и я это сделаю.

Что ты сделаешь? — уточняю. Трахнешь ее? Или взлетишь вверх по лестнице с криками: «Я люблю тебя, мамочка, я люблю тебя, я люблю тебя, мамочка, я люблю тебя…»?

Биржевик встряхивает рубашку, расправляет складочки-морщинки. Это не настоящая «Brooks Brothers». Даже не «Nordstrom». Он надевает рубашку, начинает застегивать пуговицы. Бережно оправляет манжеты, как будто это настоящий натуральный шелк. Или даже стопроцентный хлопок. Биржевик расправляет воротничок и повязывает галстук неизвестного бренда и происхождения.

Он говорит:

— Так что пиздец твоему мировому рекорду, леди. Он говорит:

— Я ухожу.

На телеэкранах под потолком, страшный, как черт, латинос, кстати, я готов спорить на что угодно, что загар у него под бронзером как минимум двухлетней давности: неделя в Мазатлане, причем последние два дня было облачно, потом, спустя пару месяцев, выходные в Скотсдейле, потом — солярий для поддержания цвета, неделя интенсивной «зажарки» в Палм-Спрингз, потом — достаточно долгий период выцветания, и наконец — неделя в Палм-Десерте, как завершающий штрих. Для достижения ровного глянцевого загара. Не атласно-матового, как на Ибице. И без медного оттенка, как у гомиков на Миконосе. У этого урода-латкноса на экране — лоснящийся, сальный загар, как будто он весь натерся растительным маслом. Загар, сексапильный, как корка грязи.

Малыш, номер 72, шипит мне в ухо:

— Дайте мне таблетку. Шейла стоит, ждет.

И чуваки тоже ждут.

Кто-то подходит ко мне с другой стороны и говорит:

— Так что, мистер Бакарди, у вас там демерол? В медальоне?

Это тот самый чувак, ну, который с тряпичным зверем. Номер 137. Он говорит:

— Собираетесь выступить на бис вместе с мисс Райт? Малыш, номер 72, говорит:

— Что он имеет в виду? Номер 127 говорит:

— А чего бы и не накормить наркотой своего сыночка? Его мать вы уже накормили…

Психованный биржевик надевает на руку имитацию «Ролекса». Достает из бумажного пакета убогую подделку под ремень «Хьюго Босс». У меня есть точно такой же, но настоящий. Висит дома в шкафу. Шейла смотрит в нашу сторону и говорит:

— Номер 72, вы идете? Малыш шепчет мне на ухо:

— Что мне делать? Трахнуть ее, говорю.

А этот, который с тряпичным зверем, говорит:

— Слушайся папу. Малыш, номер 72, говорит:

— Что он имеет в виду? Я пожимаю плечами.

Биржевик возится с запонками. Старается, чтобы получилось как можно дольше. Запонки — каратов на девять, не больше. Даже при таком тусклом освещении.

Малыш, номер 72, оборачивается к чуваку с тряпичным зверем. Лицо парнишки блестит от пота. Глаза распахнуты во всю ширь, так что белки видны сверху и снизу.