Снайпер-2

Грачев по-прежнему не улавливал сути. Все это он в других выражениях слышал от директора и раньше. И кто метил на его место тоже знал. И какая расстановка сил складывалась в хозяйстве, тоже ведал. Но в словах начальника были какие-то новые интонации: не печальные, как обычно, а какие-то злорадные. «Ну, не тяни кота за хвост», — подумал Павел Александрович. И директор как будто его услышал.

— Мне, Паша, место предлагают в области. Формируется такая новая структура, как областная агропромышленная корпорация. И по старой дружбе, тебе это не важно — кто, предлагают пост начальника отдела кредитования. Я согласен, такими предложениями не кидаются. А вот думаю я, Паша, что надо бы и тебя взять с собой, в помощники. Поедешь?

В это миг у агронома поплавок резко ушел под воду. Грачев автоматически подсек, и на несколько мгновений борьба с крупной рыбой вынесла все остальные мысли в сторону. А когда добыча была брошена в садок, Павел Александрович посмотрел на директора и четко произнес.

— Конечно поеду, Илья Степанович. За вашей спиной — хоть к черту на рога.

Это был первый шаг к осуществлению мечты, о которой никто, кроме самого Грачева, не знал, и которая гнездилась так далеко в душе, что даже под микроскопом ничего, кроме туманных очертаний, разглядеть было невозможно.

«Значит, Илья Степанович решил мною пожертвовать. Вполне естественно, ему отступать некуда — до пенсии последний бросок остался. А мое дело, скажет, молодое: все впереди — выплывет, не утонет!» — Павел Александрович, некрасиво грызя ногти, размышлял в своем отдельном замовском кабинете над пустым листом бумаги, где вот-вот должны были появиться строки его заявления «по собственному желанию». Было несколько обидно, но зла на бывшего шефа бывший агроном не чувствовал. Они оба сознательно шли к этому, знали, чем все закончится, а могло быть и хуже, и по сути своей, в принципе, Павел Александрович и сам давно подозревал, что из корпорации надо «делать ноги».

А печально размышлять над пустым листом заставляла его извечная человеческая черта тосковать по потере уютного обжитого мира и страх перед новым, неизведанным, пусть оно и сулит большие перспективы. А все равно страшно.

Павел Александрович брал взятки. Брал по крупному, деловито и расчетливо, хорошо представляя: с кого и сколько спросить. Безоговорочно делился с шефом, который жадно набирал средства на грядущую близкую старость. Шефа он не обманывал, хотя тот сразу доверил ему всю полноту власти при решении таких скользких проблем, справедливо решив, что Грачев разбирается в этом вопросе лучше него, и не надо ему мешать. Вот только просил иногда сделать скидки для старых знакомых, обещая, что и они, когда-нибудь потом, тоже вспомнят доброту и отплатят той же монетой. Павел Александрович не слишком в это верил, но начальнику не перечил. И жили они душа в душу.

С другой стороны, Павел Александрович и моральной вины за собой никакой не чувствовал. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что средства корпорации, отдаваемые в виде кредитов, скорее всего в нее не вернутся. Осядут в руках и карманах предприимчивых руководителей хозяйств, так почему кто-то, а не он должен получить эти деньги? По крайней мере, он собирается их потратить отнюдь не на роскошную жизнь и увеселения. Познакомившись с панорамой экономической жизни области, отследив куда катится деревня, Павел Александрович понял, что его мечта достижима, но для этого сначала придется поваляться в дерьме. И он всегда утешал себя абсолютной агрономической истиной: «В дерьме не измажешься, урожая не получишь».

Кредиты предприятия агропромышленного сектора в областной корпорации могли получить несколькими путями: натурой — семенами, удобрениями и горючим — или деньгами, за что обязывались расплатиться с поставщиками материальных ресурсов зерном, а деньги вернуть на счета корпорации. При этом, однако, ситуация складывалась таким образом, что семена и горючее, выданное в физическом виде, учитывалось по цене в полтора — два раза дороже, чем при расплате наличными, а продукция полей — в полтора-два раза дешевле, соответственно. И расплатиться за такой товарный кредит было почти невозможно, особенно, если директора колхозов и не особенно стремились это делать, уповая, по старой советской привычке, на безграничное милосердие государства, прощавшее колхозных детей своих не семь, а семьдесят семь раз.

Но, на их несчастье, горючее поставлялось под гарантии корпорации не абстрактным государством, а вполне конкретными частными хозяевами нефтяных компаний, которым на государственные интересы было глубоко наплевать, а вот считать деньги они умели хорошо, и горючее в новом сезоне поставлять должникам отказывались.