Снайпер

– Как я слышал, вы серьезно повоевали? Ребята ваши немного рассказали.

– А где они сами и где вообще я? – по-еврейски ответил я.

– Вы пересекли линию фронта, сейчас вы в полевом госпитале, вас должны скоро вывезти. Ваш лейтенант, Зимин, кажется, связывался с кем-то в Ленинграде, оттуда уже выслали машину и сопровождение. А ребята ваши все тут, в соседних палатках, отдыхают. Кого-то и подлатать пришлось, кто-то просто очень устал и спит уже сутки.

– Во как! А то я помню только, как нас кто-то отмутузил знатно, а больше ничего.

– Бойцы на передовой погорячились, им уже влетело от командира. Вы на немецкой технике приехали, ну они вас и не стали спрашивать.

– Ясно, как всегда, от своих получаем больше, чем от врага. Они бы с фрицами так воевали. – Мне, если честно, уже надоело постоянно получать от своих. Оклемаюсь – морды набью всем, кто участвовал.

– Ну, молодой человек, не преувеличивайте. Бывает и хуже, уж поверьте старому человеку.

Верилось легко. Истомин рассказывал, что бывало разведчиков, вышедших к своим, вообще расстреливали. Всяко бывает, народ нервный, вокруг вон чего творится.

– Что беспокоит больше всего, молодой человек? – продолжал свой мягкий допрос военврач.

– Бок болит, хотя нет, голова сильнее. Кажется, лопнет сейчас. – Правда, каждое слово и даже просто движение губами причиняло дикую боль, отзывавшуюся в голове ударами кувалды.

– Если голова болит, молодой человек, значит, она есть, – скаламбурил доктор. – Извините, шучу. Нам без юмора тяжко, такого наглядишься, с ума можно сойти.

– Да ладно, доктор, ничего, – вот Петросян, еще бы анекдот рассказал, про усатого. И я бы посмеялся.

– Сейчас Светочка обработает раны, перевяжет. Затем надо сделать укол, поспите, голова должна пройти. Это скорее от сильной усталости, ну и давление подскочило от ран. Вы ведь еще пешком протопали, наверное, прилично?

– Было дело, да еще кругами и по болотам, – поплакался я.

– Лежите, отдыхайте, нужно хорошо выспаться.

– Товарищ военврач… – я замялся.

– Военврач третьего ранга Колесов, – представился доктор.

– Товарищ военврач третьего ранга, разрешите вопрос? – я намеренно обратился, как положено.

– Обращайтесь, товарищ лейтенант. – Дядька удивленно смотрел на меня.

– Из моих ребят есть кто-нибудь на ногах?

– Я сейчас посмотрю, позвать?

– Да, если можно.

– Только недолго, вам всем нужно отдыхать!

– Слушаюсь, – улыбнулся я.

Военврач вышел, полог палатки опустился. Но тут же вновь слегка приподнялся, и в образовавшуюся щель проскочила маленькая фигурка.

– Товарищ лейтенант, попробуйте повернуться немного на левый бок, – услышал я знакомый, певучий голосок.

– Для вас, я и мертвый перевернусь, – вывез я и замер.

Надо мной склонилось лицо, личико. В тусклом свете коптилки удалось разглядеть глаза. Ах, что это были за глаза… Ясно сверкнули, как звезды. Четкие узкие брови казались черными стрелами и придавали глазам выразительности. Ямочки на щечках, губки… Во я попал! Ведь сколько здесь уже нахожусь, про женщин даже не думал. И не до того было, да и жена не забывалась. Я ее с дочкой действительно сильно любил. А тут, как кувалдой, которая в голове стучит, по макушке треснули. У меня и с женой так было. Увидел один раз и говорю другу: «Это мое». Друг посмеялся в ответ, сказал, что я дурак. А вот вышло-то все именно так, как я и сказал. Познакомились, долго встречались, стали жить вместе. Дочь появилась уже спустя несколько лет, зато была очень даже ожидаемой и любимой. Постоянно наблюдал в своем времени, как друзья находили себе подруг, женились, кто по залету, кто и по любви. Но очень немногие заводили детей по желанию. У доброй половины были нежданными, поэтому люди пугались ответственности и расходились, как правило. В основном, конечно, уходили мужики, боялись стать привязанными к дому, к детям. А ведь лучше-то и нет ничего, чем быть рядом с частичкой тебя самого. Видеть, как она растет, играть, а…

Кажется, у меня от воспоминаний даже слезу вышибло.

– Товарищ лейтенант, вам плохо? – испуганно проворковала девушка санинструктор.

– Все хорошо уже, – я вытер лицо рукой.

– У вас такое лицо было, сначала доброе, а потом как-то замерло резко, – девушка казалась напуганной.

– Просто задумался немного. Извините, если напугал, я не хотел. Правда, – я попытался улыбнуться, но выходило с трудом.

– Надо рану обработать, Андрей Ильич приказал как следует осмотреть. Освещения никакого, видит он уже неважно, вот и просил поглядеть, нет ли воспаления.

– Смотрите, чего уж там, – кивнул со вздохом я и повернулся спиной к Светланке.

Да, присохшие бинты – это что-то. Фурацелинчику, да хотя бы соляной раствор, что ли, придумали. Как же больно-то. Заорать не получилось, во рту было одеяло. Зубы, думал, сломаю, так сжал, что аж в глазах потемнело. Потом вспомнил наказ тренера: болит рука, ударься ногой. Выплюнул одеяло и закусил губу. По подбородку потекла теплая струйка, во рту появился вкус крови. Ну что у меня все с перебором-то выходит? Чуть губу не откусил, аж забыл, что мне бинты отрывают.

Внезапно раздавшийся знакомый голос заставил вынырнуть из мыслей о вечном.