Снайпер

Я, достреляв магазин, крикнул: «Перезаряжаю!» и быстренько натолкал патроны в четыре опустошенных магазина. Во дела, минимум, двадцать человек уложил. Меня «пилят» постоянно за количество, точнее, что не считаю. А я подумал, чего считать, скажут, завышаю, вот я и похоронил это уже давно. Как тут считать – у меня трупов уже десятка четыре только в Сталинграде. Мурат, кажется, вел какие-то записи, но я не лез к нему – мало ли, чего он там пишет. Видимо, приказали считать за обоих. Я только карту стрельб веду, когда в наблюдении лежу.

Вместе с подошедшей ротой пехотинцев прорыв мы ликвидировали. Потери были минимальны – мы правильно сделали, что помогли пехоте. Иначе им туго бы пришлось – даже двух танков вполне достаточно, чтобы смять те пару взводов, что здесь стояли. Я потом специально смотрел – у парней не было ни пушек, ни ПТР. А мы, с расстояния в сотню метров, «разобрали» эти панцеры по винтику. Мурат молодец, стегал четко.

– Лейтенант, меня предупредили, что ты часто нарушаешь приказы, иначе под трибунал бы тебя отправил.

– Товарищ командующий фронтом, группа поступила так, как того требовала обстановка. Виноват, если что-то сделали не так, готов понести…

Что именно «понести» и надо ли это самое «нести», мне договорить не дали. В блиндаж вбежал какой-то капитан, извиняясь перед командующим, кинулся ко мне.

– Ну, лейтенант, ну молоток. Товарищ командующий, ребята сорвали немецкое наступление на моем участке. Вы же знаете – с противотанковыми средствами у нас беда. Там ведь еще танки были, но они подбили первый, и он благополучно перегородил остальным дорогу.

– Капитан Вольский, а почему у вас не было средств обороны? – Еременко накинулся на радостного капитана.

– Товарищ генерал, так у меня еще вчера полегли все бронебойщики. После бомбежки ни одного ствола не осталось, а уж бойцов вообще – кот наплакал. Старший лейтенант Гаврилов успел, конечно, со своей ротой, но он тоже – без тяжелого вооружения. Я ведь еще вчера просил помочь с ПТР. У нас даже гранат противотанковых почти нет.

– Ладно, Новиков, свои соображения я донесу до твоего непосредственного начальника. Свободны, оба.

– Есть! Разрешите идти? – вытянувшись по стойке «смирно», гаркнули мы с капитаном.

– Идите, – махнул рукой Еременко.

Выйдя из блиндажа, капитан Вольский накинулся на меня.

– Спасибо, братишка, не забуду, – искренне благодаря и тряся меня за руку, изливал свои благодарности кэп.

– Да ладно вам, товарищ капитан, не стоит, – скромно бубнил я, всячески демонстрируя неловкость.

– Нет, стоит. Я ведь знаю, какой у тебя приказ был, а ты его нарушил.

– Обойдется, не впервой, – ответил я, а сам задумался: хрен их знает, наших командиров, могут и влепить «за невыполнение». Хотя, если бы хотели, давно наказали.

И все-таки влепили. Когда в расположении появился Истомин – я обрадовался, хотелось поговорить с Петровичем. Но тот налетел на меня как коршун, разве что без рукоприкладства. Повезло, а то бы за то, что я такую шишку покалечил, меня бы точно расстреляли. Старший майор, конечно, хороший боец, но опыта у него почти нет, так что вряд ли бы он мне «плюшек» отвесил. Истомин, прооравшись, объяснил свои претензии:

– Ты понимаешь, что ты и твоя группа находитесь в распоряжении Ставки? Не хрен вам делать на «передке», устал объяснять уже – у вас другое дело. Ладно, против снайперов выступить – это вы можете, да и – нужное это дело. Но в окопах сидеть запрещаю.

Орал Петрович с четверть часа, я тихой мышкой стоял и, понурившись, выслушивал все «любезности». Итог мне не понравился.

– Сдать оружие, лейтенант Новиков, отправляетесь на гауптвахту.

– Товарищ старший майор…

– Пять суток ареста!

– Товарищ…

– Что, десять хочешь? – с ухмылкой спросил Истомин.

– Никак нет, виноват, есть пять суток ареста, – отчеканил я. Достал документы и расстегнул ремень.

Серые, уже довольно холодные осенние сумерки медленно таяли в лучах поднимающегося солнца. Ночи становятся все длиннее, за последнюю неделю впервые вижу солнышко. День обещает быть хорошим, хотя над городом все равно висит черная мрачная туча. Туча войны. Гарь и смог, вонь и смрад от гниющих человеческих останков, крики и боль – все в этой чернеющей массе, распростертой над нами. Хреново всем: солдатам на «передке», разведчикам в тылу врага, снабженцам в нашем тылу. В такой бойне да в такую погоду кажется, что каждая капля – обязательно за воротник, пуля или осколок – именно в тебя. Держится стойкое чувство: весь мир против тебя одного воюет. И в окопе-то страшно, а как раньше, когда бойцы сидели в ячейках? Там, в натуре, сидишь и думаешь: пипец, остался я один. Хорошо, что вместо индивидуальных ячеек перешли к траншеям и оборонительным пунктам. Хотя рыть приходилось куда больше.