Снайпер-«попаданец»

С раннего утра крестьяне работали на барщине. На заре они прошли мимо своих полосок и вот теперь шуровали на господском поле. В небе звенели жаворонки, а на земле звенела песня:

Коси, виллан, сплеча, сплеча,
Покуда нива горяча,
Овес, пшеницу и ячмень,
Пока придет Михайлов день.

Господский хлеб мы снимем в срок,
Отбудем помочь и оброк,
А с нашим хлебом подождем,
Пока поляжет под дождем[41]…

Но вот, наконец, долгожданный перерыв. Люди усаживались на краю поля и доставали свои нехитрые припасы: ячменные лепешки, печеную репу, снятое молоко — и с наслаждением принимались за еду. Вот в этот-то момент к ним и подошел глимен с лютней на плече. Или скоп — не разберешь…

Он был одет побогаче крестьян, а коли подумать — так и побогаче иного рыцаря. Массивный серебряный браслет на левой руке, пара перстней на пальцах, пунцовое сюрко, новая рубаха — не бедствует странник! Хотя как сказать — должно быть, слепой, потому как рядом с ним, поддерживая его под руку, шагал крепкий парень в простой серой рубахе с капюшоном и длинном, простом же плаще, под которым что-то топорщилось.

— Ха, — сказал рыжеволосый крестьянин, Билль Белоручка, — слепец-то — слепец, а меч у пояса носит.

Сказал он негромко, да глимен и его спутник услышали.

— Слепец? — спросил парень в капюшоне. И, словно пробуя на вкус это слово, несколько раз повторил, покатал на языке: — Слепец, слепец, слепец… Да нет, дружок, он — не слепец. В отличие от тебя…

— Как это? Какой же я слепой, если тебя вижу?

— Как же это ты видишь, если тебя грабят, а ты терпишь? Не видишь, что ли?

Белоручка подскочил, точно его укусила пчела:

— Кто же это меня грабит? Ты, что ли?

— Я? — парень усмехнулся. — Я — нет. Мне тебя грабить резона никакого. Чего с тебя взять-то? Рубаха — дырявая, штаны — так еще хуже рубахи. Коса — да ведь старая, во-первых, а во-вторых, мне без надобности. Я, дружок, граблю только тех, кто грабит тебя и таких, как ты.

— Это кого же?

— А скажи-ка нам, добрый человек, — вмешался в разговор скоп-глимен. — Почем сейчас бушель[42] ячменя на рынке?

— Осьмушку пенни, не меньше…

— Ну так того, что ты накосил, хватит бушелей эдак на тысячу.

— Вот я подожду, как продашь, — снова встрял парень в рубахе с капюшоном — а уж тогда я тебя грабить и приду. Сто двадцать пять пенни ты получишь за свой ячмень, шестьдесят я у тебя заберу — половину. Пять пенни — тебе, стоит ли возиться из-за мелочи?..

Билль засмеялся:

— Так ведь это не мой ячмень. Зря только прождешь.

— Правда? Не твой? А кто пахал это поле? Не ты?

— Ну… я…

— А кто сеял ячмень? Не ты?

— Ну… я…

— А кто убирал его? Не ты?

— Я…

— Кто будет молотить? Не ты?

— М-м-м…

— Значит, — подвел итог парень в капюшоне, — поле пахал ты, боронил его ты, засеял опять ты, урожай собрал ты, зерно обмолотил ты, а оно все не твое? Забавно…

Он с хрустом потянулся и спокойно сказал:

— Если я выследил оленя, убил его, освежевал и зажарил — так это мой олень! А если кто-то заберет его у меня, — он хищно усмехнулся, — то выйдет, что он меня ограбил. Так?

Крестьяне потрясенно молчали. Парень в рубахе с капюшоном тронул скопа за рукав:

— Давай. Начали.

И скоп ударил по струнам лютни и запел. Пел он о том, что тираны-господа давят народ, но скоро придет час расплаты. И тогда смерть настигнет тиранов.

Крестьяне вставали, прислушивались, а потом подхватывали припев. И очень скоро над полем грозно загремело:

Пожаром восстанья объяты все страны,
И смерть, и смерть, и смерть вам, тираны!

Когда песня кончилась, Билль Белоручка сказал, обращаясь к парню в рубахе с капюшоном:

— Прости, что не узнал тебя сразу, славный Робин в капюшоне. Чего ты хочешь, могучий хозяин Шервудского леса, от нас — простых вилланов?

Вот такая постановка вопроса мне нравится. Что мне надо? Э-эх, милые, да если я скажу, что мне от вас на самом деле надо, вы ж разбежитесь на двадцать метров впереди собственных воплей. А то еще и повесите меня сами, без помощи червива…

— Как тебя зовут, дружище?

— Билль, а по прозванию — Белоручка…

Я взглянул на его огромные обветренные красные руки. Да уж… Лучше прозвания и не придумать. Был бы тут негр — наверняка назвали бы Белоснежкой…

— Вот что, Белоручка, вот что… Воинов Хэя Хайсбона в деревне много?

— Да человек с двадцать будет… — И, предваряя дальнейшие вопросы, отрапортовал: — Только самого содомита в Сайлсе нет. Уехал уже…

— Что это он так заторопился?

Билль усмехнулся:

— С хозяином нашим не поладил… Не любят они друг друга. Хэй-то, хоть и содомит, — он перекрестился и сплюнул в сторону, — воин знатный. А наш — трусоват. Зато только по девкам и шарится. У нас, поди, и девок-то в Сайлсе не осталось его трудами.

Понятно. Значит…

— Энгельс, поднимай всех. Ну что, добрые вилланы, кто поможет мне сжечь писцовые книги и спалить чертов манор, где живут ваши враги — грабители и тираны?