Снайпер в Чечне. Война глазами офицера СОБР

— Пашка, не грусти. Потерпи немного. В этот Новый год подарят тебе родители самую замечательную собаку на свете. Только, чур, об этом молчок. Идет?

И мальчик, вновь улыбнувшись, так что на румяных щечках обозначились глубокие ямочки, скороговоркой пообещал:

— Честнопограничное!

— Верю, боец. А сейчас беги, а то тебя брат ищет. — И мальчик, быстро кивнув на прощание, побежал к любимому брату, не желая того огорчать.

Девушка проводила его взглядом, несколько раз махнув в ответ, а секундой позже, затвердев лицом, отточенным движением хищника рванула в заросли, где скрылась нежить в человеческом обличии. Кира точно знала, что догонит и что на судьбе этого ублюдка уже поставлена жирная точка.

Санька

Сегодня меня бросил парень. Правда, если быть точной, то бросил он меня уже двадцать третий раз. Какое-то упрямое злое постоянство в повторении этого события. Это не раздражает, не выламывает сердце и не пробивает на слезу. С тупым математическим задором я делаю новую зарубку в голове, красиво выводя римское число «двадцать три». Получается два креста и частокол. Символично. Интересно, до какого рисунка мы дойдем в этих странных отношениях? Наливаю кофе и разглядываю добрый солнечный день на улице. Там, за стеклом, все иначе: легче, веселее, ярче. Хочется сбежать, сбросив в коридорную пыль все, что сейчас на душе. Но не получится. Нельзя. «Работа не кошка, не выбросишь в окошко», всплывает дурацкая присказка руководства. Эти сутки я вынуждена провести здесь. И сразу мозг автоматически начинает наматывать новый клубок мыслей:

«Двадцать третий раз. Не хило. Неужели я заслуживаю? Нет, конечно же нет. И не надо себя жалеть. Да я и не жалею».

За спиной послышались почти невесомые шаги, и ко мне подошла подруга Маринка.

— Ты чего хмурым взглядом окно протираешь?

— Переживаю очередную отставку.

— О как! Опять Саня чудит?

— Чудит.

— И что, на этот раз есть новая причина для расставания или все по-старому?

— Как обычно: «Уходи, Ольга. Ты достойна лучшего. Встретишь еще в своей жизни замечательного и надежного. Мне лучше одному».

— Понятно. А ты что?

— А что я? Как всегда, пытаюсь ему объяснить, что не надо за меня решать, что мне лучше. И прошу его дать возможность самой выбирать. В общем, все как всегда.

Марина приобнимает меня за плечи — держись, подруга.

Но тут ее окликают, и она убегает, шепнув на прощание:

— Ты же знаешь, завтра все изменится!

Я улыбаюсь в ответ, оттого что точно знаю, что, действительно, уже завтра утром все вернется на исходный рубеж. Правда, вопрос — надолго ли…

Саня встретит меня робкой, почти детской улыбкой, которая совсем не вяжется с его всегда серьезными серыми глазами, и, взяв за руку, скажет:

— Привет, Ольга-Оленька, ты так мне нужна. Как воздух… Понимаешь… Я живу только потому, что в моей жизни есть ты.

И вот что на это скажешь? Какое женское сердце не замрет на секунду от этих слов?

Да вот только услужливая память отсчитает новое число расставаний и примирений. Моя память. А Санькина… сотрет и этот день, и завтрашний.

У него тяжелая контузия, и все запуталось в голове в нерешаемую задачу из сплошных неизвестных. Дни его исчисляются только сменой всплывающих картин: то ему кажется, что он опять в бою управляет бэтээром, наводя пулемет и уничтожая противника, то осознает, что вокруг уже мирная госпитальная реальность и он должен научиться жить по-новому, то опять выжимает гашетку до железки, мстя за своего лучшего друга, а потом устало откидывается на мокрую от пота подушку и просит сестричку принести воды. И во всем этом круговороте постоянно гонит меня в лучшую жизнь, а наутро уговаривает не оставлять его. И вот что это — искренняя любовь или крайняя степень эгоизма? Где пролегла грань между самыми сильными противоположными человеческими чувствами? Я не могу найти ответа, и остается только надежда, что, может, в один из дней замечательному парню Сашке станет лучше, сознание перестанет играть с ним злые шутки, война отступит и он наконец-то сможет разобраться, что действительно ему необходимо.

И если этот день наступит, я перестану быть для него воздухом и смыслом жизни, ведь я — всего лишь его лечащий врач. И я не знаю, кто такая Ольга.

Несколько длинных военных дней

Под ногами хрустит кирпичная крошка. В полуразрушенном доме темно, тусклый свет попадает с улицы через наполовину заваленные окна. Надо пройти этот гадкий, вонючий, пропахнувший разложившимися телами этаж, подняться по чуть живой лестнице на второй этаж и осмотреться. В темноте наступаю на что-то мягкое, нога проваливается, и меня передергивает. Не хочу даже догадываться, во что я вступил.

Все здание завалено трупами. Это обусловлено его расположением — оно находится на небольшой высоте, в пригороде Грозного, и целый месяц здесь шли жесткие бои. Наверное, по глубокому замыслу генералов, эта высота достойна, чтобы хлестаться за нее и положить около сотни солдат, наших солдат.