Снайперский удар

– Сейчас скажем, – согласился оперативный дежурный, коим стоял незнакомый Шабалину новый офицер.

Вместе с командиром роты дежурный вышел на крыльцо, осмотрел воинство:

– Я не понял, капитан, а до вас что, приказ о форме одежды не доводили?

Паша почувствовал, как теряет над собой контроль – в глазах потемнело. Быстрее всех среагировал Шевчук, который мгновенно оказался рядом, готовый предотвратить расправу.

– Майор, иди-ка ты отсюда в штаб… – посоветовал старший лейтенант.

Дежурный, блеснув глазами, развернулся, пошел ко входу и уже от двери бросил:

– Завтра я доложу комбригу о состоянии дисциплины в вашем подразделении.

* * *

Паша вышел за КПП. Отсюда до его дома было метров триста – по прямой дороге. Легкий ветер шевелил придорожные ивы. Скоро опадет листва, и придет полноценная осень… а пока можно было идти и наслаждаться вот этим ветром, этой до боли знакомой дорогой, этими родными плакучими ивами…

Навстречу попадались люди – вот две женщины, о чем-то говорящие между собой; вот молодой человек лет тридцати, в облегающих джинсах и с букетом цветов в руках; вот прошла стайка молодежи: мальчишки и девчонки, лет по семнадцать-восемнадцать, весело щебетали о чем-то своем, не обратив никакого внимания на попавшегося им на пути капитана морской пехоты. Глядя на их беспечные лица, Паша вдруг подумал, насколько счастливы эти люди, ибо им совершенно неведомо то, что пережил он не далее как неделю назад.

Там, в Дэйр-Эз-Зоре в ужасе смертельного боя он считал последние минуты своей жизни, ясно осознавая грань, за которой стоит безумие или бесконечность. А здесь, во Владивостоке, люди весело и беспечно шли по улице, балагуря и смеясь – и дела им никакого не было до какой-то там войны… которая была отсюда бесконечно далеко – настолько далеко, что ни для кого из них она не существовала в реальности.

Придомовый мини-маркет еще работал, и Паша зашел в него. Здесь ничего не изменилось: все те же азиатки за кассой, все тот же набор алкоголя и еды. Шабалин взял бутылку коньяка, сигарет, хлеба, консервов, воды, колбасы и салатов.

В подъезде привычно пахло сыростью, мочой и никотином.

А дома пахло домом.

Привычно разувшись, Паша прошел на кухню, достал рюмку, повертел ее в руках, отставил. Достал стакан и налил в него коньяка. Из ящика стола достал свой телефон, поставил его на зарядку и включил: тут же полетели сообщения, которые он даже не хотел смотреть. Это все можно посмотреть завтра.

Выпив коньяк, вышел на балкон.

Вдали горела иллюминация трехсотметровых пилонов моста через Золотой Рог. Нескончаемым потоком двигались машины на улицах города. Не изменилось ничего. Денис Стешин жил этажом ниже. Когда-то жил. Теперь в окнах там была темнота.

Паша закурил. В голове заштормило. Нужно было что-то приготовить поесть. Заголосил телефон, но, не дождавшись ответа, умолк. Сделав несколько затяжек, Паша вернулся на кухню. Снова налил себе коньяка.

Взял телефон: номер звонившего ему был неизвестен. Перезванивать он не собирался, но телефон зазвонил вновь. Кто-то настойчиво добивался разговора.

Паша провел пальцем по экрану и поднес трубку к уху:

– Слушаю, Шабалин.

– Папка, – раздался в трубке родной голосочек.

В горле встал ком. Паша не мог сказать ни слова.

– Папка! Ты вернулся! – весело говорил Егор. – Папка! Ну, говори же! Говори! Чего ты молчишь?

– Привет, сын, – ответил, наконец, Паша, вытирая рукавом слезы. – Да, я вернулся.

Конец.