Снайперы

Но было и такое. Наш 129-й полк остановился на ночь в каком-то эстонском селе. Утром собрались выступать, но вдруг полк срочно побатальонно строят в каре буквой «П». Помню, еще пригнали много эстонцев. Утро такое хорошее, солнышко поднималось. Перед строем вырыта яма и к ней выводят сержанта. Без пилотки, ремня и обмоток, поставили его на колени… Начали читать приговор, а переводчик переводил на эстонский. Оказалось, что этот парень накануне вечером ворвался в какой-то дом и пытался изнасиловать девчонку. Родители попытались ее защитить, и при этом он ранил отца этой девочки. Вышел старшина и из парабеллума выстрелил ему в затылок… Вот и такой случай я помню.

Перед наступлением к нам в роту пришел мой одногодок Володя Клушин – Владимир Иванович Клушин. Он потом у нас в техноложке заведовал кафедрой марксистско-ленинской философии. Он женат на Нине Андреевой которую вы, конечно, помните по нашумевшей статье в «Советской России», напечатанной на излете советской власти. Я был рядовой, а ему довольно быстро присвоили звание сержанта и назначили комсоргом нашей 1-й роты 1-го батальона, и по штатному расписанию входил в наш 1-й взвод.

Есть в Эстонии такой городишко – Йогева. На его окраине мы ворвались в немецкие окопы и только расположились, как справа нам во фланг стал стрелять немецкий пулемет «МГ-34». Хороший, кстати, пулемет. Ванька Бударин подскочил ко мне и как заорал: «Че, уши развесил? Снимай его!» Пулемет бил из окна дома метрах в трехстах от нас. Я развернулся, пару раз выстрелил, и он замолк. В это время появились наши штурмовики. Кто-то из командиров выстрелил в сторону немцев из ракетницы, и ИЛы стали снижаться в том направлении. Но немцы догадались и выстрелили в нашу сторону ракетой того же цвета. Штурмовики развернулись и как дали по нам из пушек и «эрэсов»… Два раза они на нас заходили, земля ходила ходуном… При мне оторвало левую щеку у санитара, а он правой стороной улыбался, потому что имел законное право уйти в тыл… Тут ведь такая мясорубка…

Немцы кинулись в атаку, причем, их было значительно больше, чем нас. Цепи были человек по двести. Хотя может это от страха мне так показалось, а на самом деле их было чуть поменьше. В общем, минометы стреляют, а немцы, эсэсовцы идут на нас в рост и от живота стреляют из автоматов. В то время я был худой и весил всего сорок восемь килограммов, и, когда они подошли близко, Ванька обернулся и заорал мне: «Отойди в сторону и если увидишь, что схватились, стреляй обоих!» То есть его и немца, потому что никто же не хотел в плен попасть. При этом он отдал мне свой «ППС» оставив себе «ТТ». Ну, тут началось: лопатки саперные, хрип, стрельба в упор… Но не пришлось мне стрелять, довольно быстро их отбрасывали, хотя дважды они все-таки врывались к нам в траншею. Всего было семь контратак за сорок минут… Но это было что-то невероятное.

Там полегло много наших ребят, очень много… В нашей роте был единственный станковый пулемет «максим». До сих пор помню фамилии пулеметчиков: Иголкин и Гнедин. В одной атаке когда немцы отхлынули, один офицер не побежал вместе со всеми, а залег и стал ползти с гранатами в руках к пулемету. Прятался за такими небольшими холмиками. По нему стреляли, но он то появится, то скроется. Иван кричит мне: «Бери винтовку, а то разнесет все к черту!» Я взял винтовку. Пробежал вперед, прилег и от страха или возбуждения, плохо целясь, выстрелил один раз, второй… По-моему только на четвертый раз попал. Немец от боли приподнялся, встал с гранатами и тут его расстреляли… А до пулемета оставалось метров сорок всего.

Но вероятно, немцы сообщили своим минометчикам, что тут действует такой тип и те открыли по мне огонь. Немцы вообще хорошо стреляли из минометов. А мы плохо, всегда плохо. У нас артиллерия была хорошая, а минометная подготовка… Я не знаю почему. В это время ожил немецкий пулемет, стрелявший из окна единственного дома стоявшего у нас во фланге. Ротный снова стал орать, чтобы я успокоил пулеметчика. Я выстрелил и со второго выстрела попал. Пулемет выпал на улицу, и пулеметчик повис, свесившись из окна. Об этом мне уже потом рассказали ребята. Близким разрывом меня оглушило, и я потерял сознание. Увидав это, моя напарница Соня сказала санитару: «Вытащи его, а я тебя прикрою». Санитар пополз ко мне, и в это время из-за дома выскочили немцы и открыли шквальный огонь. Соня своим огнем прикрыла и спасла нас с санитаром, но ей самой пуля попала в ключицу, отчего левая рука у нее так и осталась парализованной. После войны она, кстати, писала мне письма, звала в гости. Причем писала с юмором: «Я понимаю, что ты не можешь быть крестным отцом моим детям в связи с национальной проблемой, но приезжай хоть поглядеть на них». У нее после войны родились четверо детей: трое мальчиков и девочка.