Снег

Когда он подошел к редакции городской газеты «Граница» на проспекте Фаик-бея, увидел, что завтрашняя газета вывешена изнутри, в углу витрины, очищенной ото льда. Он еще раз прочитал статью о себе и вошел внутрь. Старший из двух работящих сыновей Сердар-бея перевязывал нейлоновой веревкой часть отпечатанных газет. Чтобы его заметили, он снял шапку и похлопал по плечам, засыпанным снегом.

— Отца нет! — сказал младший сын, вошедший с тряпкой в руках, которой он вытирал машину. — Чаю хотите?

— Кто написал обо мне статью в завтрашней газете?

— О вас есть статья? — спросил младший мальчик, насупив брови.

— Есть, — сказал его старший брат, у которого были такие же полные губы, дружелюбно и с довольным видом улыбаясь. — Все статьи сегодня написал мой отец.

— Если вы утром распространите эту газету, — сказал Ка. На какой-то момент он задумался. — Мне будет очень плохо.

— Почему? — спросил старший мальчик. У него была очень мягкая кожа и слишком невинные глаза, невозможно было не поверить, что он смотрит с простодушной искренностью.

Ка понял, что если будет как ребенок задавать простые вопросы, дружелюбным тоном, сможет у них все узнать. Таким образом, он узнал от крепких пареньков, что до настоящего времени газету, уплатив деньги, покупают только Мухтар-бей, мальчик, который приходит из областного отделения Партии «Отечество», и учительница литературы на пенсии, которая заходит каждый вечер, Нурие-ханым, что газеты, которые они передадут в автобус, который должен отправиться в Стамбул и Анкару если бы дороги были открыты, будут ждать вместе со вчерашними пакетами, а оставшаяся часть газет будет распространена двумя сыновьями завтра утром в Карсе, и если их отец захочет, то тогда, конечно же, они до вечера смогут изготовить новый тираж, но что их отец недавно вышел из редакции и домой на ужин не придет. Сказав, что он не может подождать, чтобы выпить чаю, Ка взял газету и вышел в холодную и убийственную карсскую ночь.

Беспечный и невинный вид детей немного успокоил Ка, и когда он шел среди медленно падавших снежинок, он спросил себя, не слишком ли он боится, ощутив при этом чувство вины. Где-то в душе мелькнула мысль, что многие злосчастные писатели, получившие пули в грудь и голову, или те, которые принимали пакет с бомбой, пришедший по почте, за коробку с лукумом, присланную восторженными читателями, и открывали его, попадали в такую же ловушку гордости и смелости, и им пришлось попрощаться с этим миром. Например, поэт Нуреттин, преклонявшийся перед Европой и не интересовавшийся подобными темами: когда его статья, которую он написал много лет назад на тему религии и искусства, наполовину «научная», а больше — полная ерунды, была издана политической исламистской газетой в искаженном виде и со словами: "Он надругался над нашей религией!", то только для того, чтобы не выглядеть трусом, он с жаром стал повторять свои прежние мысли, и это было превращено светской прессой, горячие кемалистские взгляды которой поддерживались военными, в героическую историю, с преувеличениями, которые нравились и ему самому, а однажды утром взрывом бомбы, привязанной в полиэтиленовом пакете к переднему колесу его машины, его разорвало на множество маленьких кусочков и поэтому толпа и показная похоронная процессия шли за пустым гробом. Ка знал из маленьких и спокойных новостей на последних страницах турецких газет, которые он перелистывал в библиотеке во Франкфурте, что для того, чтобы убить бывших местных журналистов левых взглядов, которые поддаются на такого рода провокации в маленьких провинциальных городах, беспокоясь, как бы их не сочли трусами, и мечтают, что "может быть, я, как Салман Ружди, привлеку к себе интерес всего мира", а также врачей-материалистов и претенциозных критиков религии, не то что никто не воспользуется хитро спланированной в большом городе бомбой, но и даже обычным пистолетом не воспользуется, что разгневанные молодые исламисты или задушат таких голыми руками на темной улице, или же зарежут. Пытаясь решить, что он скажет по этому поводу, если будет возможность опубликовать ответ в городской газете «Граница», чтобы и пулю не получить, и чувство собственного достоинства спасти (я атеист, но, конечно же, не поносил Пророка? Или — я не верю, но неуважения к религии не проявляю?), он услышал за спиной чьи-то увязающие в снегу и приближающиеся шаги и, вздрогнув, обернулся. Это был директор автобусной фирмы, которого он вчера видел в обители Глубокочтимого Шейха Саадеттина. Ка подумал, что этот человек может засвидетельствовать, что он не атеист, и устыдился.