В это действие все-таки вошли некоторые шутки и веселые сцены, на умение подавать которые Сунай потратил годы: Фунда Эсер даже немного потанцевала с таким видом, будто смеется над тем, что сама делает. Но настроение пьесы стало очень тяжелым, в театре стояла тишина. Кадифе и Сунай теперь часто оставались одни на сцене.
— И все же вы должны объяснить мне, зачем вы покончите собой, — сказал Сунай.
— Этого никто не может знать точно, — сказала Кадифе.
— Как это?
— Если бы кто-нибудь мог точно знать, почему он совершает самоубийство, если бы он мог ясно объяснить эту причину, он бы не покончил с собой, — сказала Кадифе.
— Не-е-е, это совсем не так, — сказал Сунай. — Некоторые убивают себя из-за любви, другие не могут вытерпеть побоев мужа или стерпеть бедность.
— Вы очень просто смотрите на жизнь, — сказала Кадифе. — Вместо того чтобы убивать себя из-за любви, можно немного подождать, и любовь станет меньше. И бедность не является достаточной причиной для того, чтобы совершить самоубийство. Вместо того чтобы кончать с собой, можно бросить своего мужа или же сначала пойти и попытаться где-нибудь украсть деньги.
— Хорошо, а в чем же настоящая причина?
— Настоящая причина всех самоубийств, конечно, гордость. Женщины, по крайней мере, убивают себя из-за этого!
— Из-за того, что гордость страдает от любви?
— Вы совсем ничего не понимаете! — сказала Кадифе. — Женщина убивает себя не из-за того, что страдает ее гордость, а для того, чтобы показать, какая она гордая.
— Ваши подруги поэтому убивают себя?
— Я не могу говорить от их имени. У каждого человека есть свои причины. Но всякий раз, когда я думаю о том, чтобы убить себя, я чувствую, что они думают так же, как я. Момент самоубийства — это время, когда женщина одинока и момент, когда она лучше всего понимает, что она женщина.
— Вы подтолкнули своих подруг на самоубийство этими словами?
— Они покончили собой по своему собственному решению.
— Все знают, что здесь, в Карсе, ни у кого нет своей собственной свободной воли, все поступают так, чтобы избежать побоев, чтобы вступить в какое-нибудь сообщество и защитить себя. Признайтесь, Кадифе, что вы с ними втайне договорились и навязали женщинам мысль о самоубийстве.
— Но как такое может быть? — спросила Кадифе. — Они стали еще более одинокими, совершая самоубийство. От многих из них отказались родители, потому что они покончили с собой, над останками некоторых из них даже намаза не совершили.
— И вы сейчас убьете себя для того, чтобы показать, что они не одиноки, что это общественное действие? Кадифе, вы молчите… Но если вы убьете себя, не сказав, почему вы так поступаете, не будет ли неверно понято заявление, которое вы решили произнести?
— Я ничего не хочу сообщить моим самоубийством, — сказала Кадифе.
— И все же за вами наблюдает так много людей, беспокоятся. Скажите, по крайней мере, о чем вы сейчас думаете?
— Женщины убивают себя, надеясь победить, — сказала Кадифе. — А мужчины — если надежды победить не остается.
— Это верно, — сказал Сунай и вытащил из кармана пистолет марки «кырык-кале». Весь зал внимательно смотрел на блеск оружия. — Убейте меня вот этим, пожалуйста, когда поймете, что я окончательно побежден.
— Я не хочу угодить за решетку.
— Но разве вы не покончите собой? — спросил Сунай. — Раз вы попадете в ад, когда убьете себя, вам уже не нужно бояться ни этого наказания, ни наказания в мире ином.
— Женщина как раз поэтому-то себя и убивает, — сказала Кадифе. — Чтобы суметь избежать любых наказаний.
— Я хочу в тот момент, когда я осознаю свое поражение, принять свою смерть из рук такой женщины! — произнес Сунай, картинно повернувшись к зрителям. Он немного помолчал. Он начал рассказывать историю, связанную с любовными похождениями Ататюрка, и именно в этот момент почувствовал, что зрителям стало скучно.
Когда второе действие закончилось, Тургут-бей и Ипек прошли за кулисы и разыскали Кадифе. Просторная комната, в которой когда-то репетировали акробаты из Москвы и Петербурга, армянские актеры, игравшие Мольера, музыканты и танцовщики, отправившиеся в турне по России, сейчас была холодной как лед.
— Я знала, что ты придешь, — сказала Кадифе Ипек.
— Я горжусь тобой, милая, ты была великолепна! — сказал Тургут-бей и обнял Кадифе. — Если бы он дал тебе в руки оружие, сказав: "Убей меня", я бы встал, прервал представление и закричал бы: "Кадифе, не вздумай стрелять".
— Почему?