Снег

— Я знаю, то, что ты увидел сегодня утром, тебя расстроило. Полиция очень плохо обращается с молодыми людьми, среди них есть даже звери, которые избивают ради удовольствия. Но сейчас оставим это… — Он протянул Ка сигарету. — Я тоже, как и ты, в молодости ходил по улицам Нишанташы и Бейоглу, смотрел, как сумасшедший, западные фильмы, прочитал всего Сартра и Золя и верил, что наше будущее — это Европа. А сейчас я не думаю, что ты сможешь спокойно наблюдать, как этот мир рушится, как твоих сестер заставляют носить платок, как запрещают стихи за то, что их не одобряет религия, как в Иране. Потому что ты — из моего мира, в Карсе нет больше никого, кто читал стихи Т. С. Элиотта.

— Читал Мухтар, кандидат на пост главы муниципалитета от Партии Благоденствия, — сказал Ка. — Он очень интересуется поэзией.

— Нам уже даже не надо его арестовывать, — сказал Сунай, улыбнувшись. — Первому солдату, который постучал в его дверь, он вручил подписанную им бумагу, что снимает свою кандидатуру на пост мэра города.

Раздался взрыв. Оконные стекла и рамы задрожали. Они оба посмотрели туда, откуда донесся грохот, в окна, выходившие в сторону речушки Карс, но, не увидев ничего, кроме покрытых снегом тополей и обледенелых карнизов обычного пустого дома на другой стороне дороги, подошли к окну. На улице не было никого, кроме охранника, стоявшего перед дверью. Карс даже в полдень был невероятно печален.

— Хороший актер, — произнес Сунай как на сцене, — выявляет силы, которые копились в истории за годы и столетия, силы, которые были спрятаны, которые не взорвались и не вырвались наружу, силы, о которых не говорили. Всю свою жизнь, в самых отдаленных уголках, на самых неизведанных путях, на самых маленьких сценах он ищет голос, который сможет даровать ему настоящую свободу. А когда его находит, то должен, не боясь ничего, идти до конца.

— Через три дня, когда снег растает и дороги откроются, Анкара призовет вас к ответу за пролитую здесь кровь, — сказал Ка. — Не из-за того, что им не понравится, что пролилась кровь. А из-за того, что им не понравится, что это сделали другие люди. Жители Карса возненавидят тебя и эту твою странную пьесу. Что тогда ты будешь делать?

— Ты видел врача, у меня больное сердце, я дошел до конца своей жизни, мне наплевать, что будет, — ответил Сунай. — Послушай, мне пришло в голову вот что: говорят, если мы найдем какого-нибудь человека, например, того, кто убил директора педагогического института, и сразу повесим его и даже покажем это в прямой трансляции по телевидению, весь Карс станет податливым, как воск.

— Они уже сейчас как воск, — сказал Ка.

— Они готовят атаку террористов-смертников.

— Если вы кого-нибудь повесите, все будет еще ужасней.

— Ты боишься, что, если европейцы увидят, что мы здесь делаем, мне станет стьщно? Ты знаешь, сколько человек они повесили для того, чтобы построить тот современный мир, которым ты восхищаешься? Такого, как ты, либерального мечтателя с птичьими мозгами Ататюрк повесил бы еще в первый день. Запомни это хорошенько, — сказал Сунай. — Даже студентам лицея имамов-хатибов, которых ты видел сегодня, твое лицо врезалось в память, и оно больше никогда не забудется. Они могут кинуть бомбу везде, в каждого, лишь бы только их голос услышали. И кроме того, раз ты читал стихотворение прошлой ночью, значит, тебя считают участником заговора… Чтобы в этой стране могли дышать те, кто хоть немного европеизирован, в особенности эти задаваки-интеллигенты, презирающие народ, существует потребность в светской армии, или же сторонники религиозных порядков хладнокровно перережут их и их крашеных жен тупым ножом. Но эти умники считают себя европейцами и брезгливо воротят нос от военных, которые на самом деле их защищают. Неужели ты думаешь, что в тот день, когда они превратят эту страну в Иран, кто-нибудь вспомнит, что такой сердобольный либерал, как ты, проливает слезы из-за парней из лицея имамов-хатибов? В тот день они убьют тебя за то, что ты немного европеизирован, что от страха не читаешь басмалу, что ты щеголь, что ты завязываешь галстук или зато, что носишь пальто. Где ты купил это красивое пальто? Я могу его надеть на спектакль?

— Конечно.

— Я дам тебе охранника, чтобы в твоем пальто не появилась дырка. Через какое-то время я объявлю по телевидению, что выходить на улицу можно будет только с середины дня. Не выходи на улицу.

— В Карсе нет «религиозных» террористов, которых надо сильно бояться, — сказал Ка.

— Хватит и тех, кто есть, — ответил Сунай. — К тому же этим государством можно законно управлять, только посеяв в сердцах религиозный страх. И потом станет ясно, что этот страх, как всегда, справедлив. Если народ испугается сторонников религии и не найдет защиты у власти и армии, то впадет в анархию и в отсталость, как это происходит в некоторых клановых государствах Среднего Востока и Азии.