Снег

Довольно запутанный рассказ, — еще и потому, что и без того обалдевшая голова Ка моментально затуманилась, — начинался с того, что военные и разведывательные организации заподозрили, что шербет с корицей, который продавался в буфете под названием "Современный буфет", где торговали бутербродами и сигаретами и куда ходило очень много солдат, был отравлен. Первое происшествие, которое привлекло внимание, произошло с одним стамбульским офицером-пехотинцем в запасе. Два года назад, перед учениями, которые, как было понятно, будут весьма нелегкими, этот офицер начал дрожать от температуры так, что не мог стоять на ногах. В лазарете, куда его поместили, стало понятно, что он отравился, и солдат, решив, что умирает, в гневе обвинил горячий шербет, который пил, купив в буфете на углу проспекта Казыма Карабекира и Малого проспекта Казым-бея из любопытства, как нечто новое. Об этом случае, о котором забыли бы, не придав ему значения, потому что это было обычное отравление, вспомнили опять, когда еще два отставных офицера через небольшой промежуток времени были помещены в лазарет с теми же симптомами. Они тоже дрожали, заикались от дрожи, от слабости не могли стоять на ногах и обвиняли тот же горячий шербет, который выпили из любопытства. Этот горячий шербет делала одна курдская тетушка у себя дома в квартале Ататюрка, утверждая, что изобрела его сама, а когда он всем понравился, начала продавать его в буфете, которым владели ее племянники. Эта информация была получена в результате тайного допроса, сразу же проведенного в то время в военном штабе Карса. Однако в результате исследования на ветеринарном факультете тайно взятых образцов тетушкиного шербета никакой яд обнаружен не был. Когда дело уже должны были вот-вот закрыть, генерал, рассказавший своей ясене об этом деле, с ужасом узнал, что она каждый день пила по нескольку стаканов этого горячего шербета, решив, что он поможет против ее ревматизма. Многие жены офицеров да и многие офицеры часто пили шербет под предлогом того, что он полезен для здоровья, и просто от скуки. Когда короткий допрос установил, что офицеры и их семьи, солдаты, отпрашивающиеся на рынок, семьи солдат, приехавшие навестить своих сыновей, пили очень много этого шербета, продававшегося в центре города, где они проходили по десять раз за день и который был единственным новым развлечением в Карсе, генерал испугался первой полученной информации и, волнуясь, как бы чего не вышло, передал дело в органы Разведывательного управления и в инспекцию Генерального штаба. В те дни, по мере того как армия, насмерть сражавшаяся на юго-востоке с партизанами РПК, одерживала победы, среди некоторых безработных и потерявших надежду молодых курдов, мечтавших присоединиться к партизанам, распространялись странные и пугающие мечты о мести. Конечно же, различные шпионы управления, дремавшие в кофейнях Карса, знали об этих гневных мечтах, таких как бросить бомбу, украсть людей, разрушить статую Ататюрка, отравить воду в городе, взорвать мост. Поэтому дело восприняли всерьез, но из-за щекотливости вопроса сочли неудобным допрашивать владельцев буфета с применением пыток. Вместо этого, когда продажи возросли, на кухню довольной курдской тетушки и в буфет внедрили агентов из канцелярии губернатора. Агент в буфете снова указал, что никакой инородный порошок не попадал ни в напиток с корицей, который был собственного изобретения тетушки, ни в стеклянные стаканы, ни на тряпку для рук, намотанную на гнутую ручку жестяных черпаков, ни в коробку для мелких монет, ни на ржавые отверстия в посуде и мойке, ни на руки работавших в буфете. А через неделю он был вынужден покинуть работу с теми же признаками отравления, мучаясь рвотой. А агент, которого внедрили в дом к тетушке в квартале Ататюрка, был намного более трудолюбивым. Каждый вечер он сообщал обо всем в письменных рапортах, начиная с тех, кто входил и выходил из дома, и вплоть до описания использованных при приготовлении блюд ингредиентов (морковь, яблоки, сливы и сушеные тутовые ягоды, цветы граната, шиповник и алтей). Через короткое время эти рапорты превратились в достойные похвалы рецепты горячего шербета, пробуждавшие аппетит. Агент пил в день по пять-шесть графинов шербета и рапортовал не о его вреде, а о том, что считает его полезным, что он хорошо помогает против болезней, что это настоящий «горный» напиток и что он как будто бы взят из знаменитой курдской народной повести "Мем и Зин". Специалисты, присланные из Анкары, потеряли доверие к этому агенту, потому что он был курдом, и из того, что от него узнали, сделали вывод, что напиток травит турок, но не действует на курдов, но из-за того, что это не соответствовало государственной установке о том, что между турками и курдами нет никакой разницы, никому не сообщили о своих соображениях. Группа врачей, приехавшая после этого из Стамбула, открыла особую санитарную часть в больнице социального страхования, чтобы исследовать эту болезнь. Но ее заполнили совершенно здоровые жители Карса, которые хотели, чтобы их осмотрели бесплатно, страдающие от обычных болезней, таких как выпадение волос, псориаз, грыжа и заикание, что бросило тень на серьезность исследования. Так что пока этот постепенно разрастающийся шербетный заговор, который, если это правда, уже сейчас оказывает смертельное воздействие на тысячи солдат, не подорвал ничье моральное состояние, вся работа по разоблачению вновь легла на службы Разведывательного управления Карса и на их трудолюбивых сотрудников, среди которых был и Саффет. Множество агентов было выделено для того, чтобы следить за теми, кто пьет шербет, который с радостью варила курдская тетушка. Теперь вопрос заключался не в том, чтобы установить, как действует на жителей Карса яд, а в том, чтобы точно понять, травятся жители города на самом деле или нет. Таким образом, агенты следили за всеми гражданами — и штатскими, и военными, любившими с аппетитом пить шербет с корицей, и иногда следили за каждым из них по отдельности, выслеживая их до дверей квартир. Ка дал слово этому агенту, у которого в результате этих дорогостоящих и утомительных действий иссякли силы и расползлись ботинки, рассказать обо всем Сунаю, все еще говорившему по телевизору.