Снег

Конечно, все дело в расшатанных нервах, но эта горестная ситуация грозила утомить миссис Райдер окончательно, если только она не выкинет ее из головы. Теперь же она находилась в безопасности и уединении теплой спальни, что не могло не вселять оптимизм: она решила, что отныне все будет хорошо. И больше никаких вспышек гнева! Они причиняют ей больше вреда, чем пользы.

Несмотря на то, что Герберт старался ей помочь, разве не это происходило с каждым мужем в мире? А сейчас разве не время Рождества? Мира и всех благ мужчинам! Мира и всех благ Герберту!

Они сидели друг напротив друга в милой маленькой столовой, украшенной китайскими деревянными гравюрами, а блики света, отбрасываемого камином, мерцали на столе, превращая янтарные шторы в средоточие темноты.

Но Герберт был сам не свой. Она полагала, что он все еще задумчив из-за их дневной ссоры. Разве мужчины не были в точности как дети? Определенно да!

Когда горничная вышла из комнаты, Элис подошла к нему и поцеловала в лоб.

— Мой дорогой… Вы все еще сердитесь, не так ли? Но так не должно быть. Правда, не должно. Настало время Рождества, и если я простила вас, то и вы должны простить меня.

— Вы меня простили? — спросил он, глядя на нее с раздражением. — За что вы меня простили?

Что ж, это было уже слишком. Она сделала все, что могла, усмирив гордость.

Она вернулась на свое место, но какое-то время не могла ему ответить из-за присутствия горничной. А когда они снова остались одни, сказала, собрав все свое терпение:

— Берти, дорогой, вы действительно думаете, что есть причины сердиться? Это не достойно тебя. Это все не по-настоящему.

Его ответ прозвучал тихо:

— Сердиться? Нет, это неправильное слово. Но я должен держать себя в руках. Если я этого не сделаю, я скажу то, о чем буду сожалеть. — Затем, после паузы, тихим голосом, как бы про себя, добавил: — Эти постоянные ссоры ужасны.

Вспыльчивость снова проснулась: ее другое «‎я»‎ не уживалось с истинным «‎я»‎, это было одновременно и чуждо, и знакомо, как встреча со старым другом.

— Не будьте столь самодовольным, — ответила она чуть дрожащим голосом. — Вы считаете, что эти ссоры полностью моя вина, да?

— Мы с Элинор никогда не ссорились, — сказал он так тихо, что она почти не расслышала его.

— Нет! Потому что Элинор считала вас идеальным. Она вас обожала. Вы мне сами говорили. Я не считаю вас идеальным. Я тоже не идеальна. У нас обоих есть недостатки. Не только я виновата.

— Нам лучше пожить отдельно, — сказал он, внезапно подняв глаза. — Ничего не получается. Я не знаю, что именно все изменило. Но сейчас нам лучше разойтись.

Она посмотрела на него и поняла, что любит его больше, чем когда-либо. И именно потому, что она любила его так сильно, что даже хотела причинить ему боль, и еще потому, что он думал, будто сможет обойтись без нее, она так сильно разозлилась и забыла об осторожности. Ее любовь и гнев подпитывали друг друга. Чем больше она злилась, тем больше любила его.

— Я знаю, почему вы хотите расстаться, — сказала она. — Потому что вы влюблены в кого-то другого. («Как смешно, ты вовсе не это хотела сказать», — прозвучал голос внутри нее‎.) Если вы поступаете со мной так, значит, хотите бросить меня.

— Я ни в кого другого не влюблен, — твердо ответил он. — И вы знаете это. Но мы так несчастны вместе, что глупо идти на… глупо… Ничего не вышло.

В его голосе было столько несчастья, столько горечи, что она поняла: наконец-то действительно зашла слишком далеко. Она потеряла его.

Она не хотела этого. Она была напугана, а страх заставил ее так рассердиться, что она подошла к Герберту.

— Тогда хорошо… Я всем расскажу… кем вы были. Как вы со мной обращались.

— Больше никаких сцен, — ответил он устало. — Я этого больше не вынесу. Давайте подождем. Завтра Рождество.

Он был так несчастен, что ее гнев на саму себя сводил с ума. Она не могла вынести его печального, безнадежного разочарования в ней, в их совместной жизни и во всем остальном.

Обуреваемая слепой яростью, она ударила его: так, словно хотела нанести удар себе. Он встал и молча вышел из комнаты.

Последовала пауза, а затем она услышала, как закрылась дверь в передней. Он покинул дом.

Постепенно ее самообладание возвращалось. Когда она снова вспылила, у нее было такое чувство, будто она уходит глубоко под воду. После она вынырнула на поверхность жизни, вопрошая о том, где была и что сделала. Она стояла там, сбитая с толку, и тут же осознала две вещи: в комнате стало очень холодно и кто-то присутствовал рядом с ней.

На сей раз не было нужды оглядываться. Она и не повернулась — только смотрела на занавешенные окна, очень внимательно, словно они одни могли рассказать ей о будущем — плотными янтарными складками штор, золотыми карнизами, белыми линиями, — а за ними падал снег.

Она не оглядывалась, но дрожала от ужаса, осознавая, что серая фигура, которая все эти недели подступала все ближе, сейчас стояла почти у ее локтя. Голос отчетливо произнес:

— Я предупреждала. Это был последний раз.