Снег Энцелада

Мать Леонтия, Екатерина, тоже воровала, когда работала в гостинице, каждый год списывала постельное белье, хотя оно было почти новое.

Отец Леонтия, когда работал в трансформаторной, вынес трехлитровую банку сопротивлений и продал их телемастеру в Дом быта.

Леонтий отличался воровством еще в детстве. Он украл у мальчика с соседней улицы футбол. За то, что он вор, его часто били и один раз посадили в подпол. Один раз он украл у своей матери талоны заготконторы на туфли и пропил их с дружками.

Из армии привез себе цыганку, устроился в лесхоз и там продавал горбыль, а деньги брал как за хорошее. Цыганка его гуляла, пока он ходил на работу, была пьяницей и воровкой. Как-то раз Леонтий Волков вернулся с работы раньше и увидел, что к цыганке зашел другой цыган. Тогда он избил их обоих фомкой. Если в шестьдесят четвертом году, когда он начал воровать, его поставили бы на учет, все могло быть по-другому».

— Кто такой Волков Леонтий? — поинтересовался я.

— Не знаю. Я в телефонной книге смотрела и у матери спрашивала — среди жителей нет. И Раисы нет. Думаю, это… воображаемый Леонтий Волков.

Воображаемый Леонтий. Сквозь грязь и мерзость субурбий. Пераспера адастра.

— Мама рассказывала, лет пять назад Снаткина ногу сломала, — сказала Аглая. — Сложный перелом, ее в Галич увезли, у нас такое давно не лечат. Так она из Галича пешком через месяц пришла. Только гипс сняли. Купила там велосипед — и приковыляла. Пять дней шагала, в лесу ночевала. И рысь привезла.

— Рысь?

— Ага. На багажнике. Сказала, что рысь ночью набросилась, вот она ее ножом и пырнула.

— Вранье, из Галича за пять дней не дойдешь… И рысь… Рысь очень сильное животное, с ней мужик-то не справится… Все в духе Снаткиной, на нее постоянно кто-то в лесу нападает. Как правило, с плачевными для нападающих результатами.

Я продолжил изучать папку, на следующем листе было написано. «Раиса Пронькова, потаскуха».

— И что она потом с ней сделала? — спросил я. — С рысью?

— Не знаю. Наверное, выкинула.

— Или съела, — предложил вариант я.

— Или съела, — согласилась Аглая.

Мы опять посмеялись.

— Я тогда Косте плеер давала послушать, — сказала вдруг Аглая. — У него магнитофон сломался. А когда все это произошло… Когда его мама… Ну, сами понимаете… Так вот, я не хотела идти. Но бабушка заругалась…

Я приложил палец, указал глазами вверх. Аглая продолжила:

— Мама пошла в милицию и вернулась в Костин дом с участковым, чтобы плеер забрать.

— И что? — спросил я, указывая пальцем в потолок.

— Не было там плеера. Он его с собой взял, в лес. Вот так. Возможно, он где-то там до сих пор лежит…

— Очень полезная деталь, — сказал я.

— Да, я знаю. Я ему еще кассету самую свою любимую отдала.

Аглая вздохнула. Я подумал, что надо завести еще один стул.

— Ладно, пойду, — сказала она. — У меня еще кружок сегодня. Потом, может, загляну. До свидания.

Аглая удалилась.

Я достал из мешка чистый блокнот «Канцтовары 2018», ободрал с него пленку и на первой странице записал.

«ПЛЕЕР». А потом добавил три восклицательных знака. После следующего шмона господин группенфюрер будет озадачен.

Я вернулся на раскладушку, вытянул ноги и подумал, что неплохо бы сходить в баню. Интересно, баня здесь работает? У Аглаи спрашивать не хочется, если спрошу, придется ей приглашать меня в баню, а в баню — это не на запеканку. Можно к Федору напроситься, но к нему не хочется ни в баню, ни вообще. Лучше помыться в реке…

Представил, как поутру спускаюсь к Ингирю с сиротским куском мыла и лыковой мочалкой, поежился. Но, если бани нет, придется купаться в Ингире.

Было еще довольно светло, но выходить из котельной не хотелось. Да и дождь. Я снова взял папку Аглаи.

«Раиса Пронькова, потаскуха».

Этим определением описание Раисы не ограничивалось, к нему было прибавлено еще несколько предложений, глубже раскрывавших бездну падения Проньковой.

«Пронькова нарочно устроилась в прачечную и по вторникам водила мужиков со сплавной, потому что сама курва, как и ее мать. Ее мать была женой интенданта, его выгнали из армии за воровство. В прачечной Раиса тоже воровала крахмал и отдушку. Еще любила она встать на мосту и плевать на поезда».

Я подумал, что сам любил плевать на поезда, стоя на мосту. И подполковник полиции в детстве не был чужд этому развлечению. Ну и, разумеется, меня занимал вопрос, реальный ли человек Раиса Пронькова или продукт воображения Снаткиной, тульпа, созданная усердием и безумием.

«Киреев Петр, сексот и сука».

Звучало как название нового альбома «Анаболик Бомберс». Похоже, что у Снаткиной имелись определенные литературные способности, я неожиданно подумал вот что — если моя бабушка и Снаткина дальние родственницы, то это значит, что талант сочинителя бродит в нашей крови.