Снег на кедрах

На третьем, довольно крутом повороте, когда дорога, выходя из кедрового леса, бежала под уклон и тянулась вдоль вспаханных полей над Центральной долиной, Исмаил увидел «плимут», наполовину съехавший с дороги в снег; трое человек пытались выправить машину: один прыгал на бампер, другой, присев на корточки, смотрел на буксующие колеса, третий сидел за рулем и жал на педаль газа. Исмаил промчался мимо; слегка пробуксовав на повороте, он с радостным замиранием сердца повел машину по дороге Центральной долины. Впервые с того времени, как Исмаил отъехал от Первого холма, он почувствовал неведомый ранее, но все возрастающий азарт – захотелось лихо погнать по дороге, забыв про всякую опасность.

Исмаил знал свою машину – в снегопад она могла повести себя самым неожиданным образом. Он проехал вверх по заросшему вишневыми деревьями холму, с силой налегая на руль, чтобы хоть как-то облегчить процесс езды, затруднительный для человека с одной рукой. В остальном же его манера ничуть не изменилась. «Крайслеру», отлично приспособленному для езды по острову, было уже пятнадцать лет, его купил еще отец Исмаила. Это был автомобиль с полуавтоматической трансмиссией, четырехскоростной коробкой передач, гипоидной задней осью и рычагом переключения передач на рулевой колонке. В 1939-м в Беллингэме отец отдал за «крайслер» «форд» с доплатой в пятьсот долларов наличными. Это был довольно скромный автомобиль, прямоугольный и громоздкий, как «додж», такой длинный спереди, отчего казался неустойчивым, с решеткой радиатора, низко нависавшей над бампером. Исмаил все не расставался с машиной, потому что никак не мог собраться, а еще потому, что это была память об отце – сидя за рулем, Исмаил чувствовал контуры продавленного отцом сиденья.

Клубничные поля Центральной долины, покрытые девятью дюймами снежного покрывала, едва просматривались сквозь падающий снег и походили на картинку из сна, в котором нет четких линий. На подъездной дороге Кипящих ключей деревья сомкнулись, и небо проглядывало сквозь их кроны тоненькой сероватой лентой, однако ниже оно представало во всей своей необъятности, охваченное неистовым мельтешением. Всмотревшись через переднее стекло с работающими дворниками, Исмаил увидел мириады снежинок, падающие по косой в южном направлении, – накрытое пеленой небо неистовствовало. Ветер наметал снег у стен сараев и домов; Исмаил слышал его свист сквозь резиновый молдинг на крыле, который отошел уже давно, еще при жизни отца, став одной из индивидуальных особенностей машины, еще одной причиной, по которой Исмаил не хотел расставаться с автомобилем.

Исмаил проехал мимо дома Уле Юргенсена; из трубы вился белый дымок, исчезая на ветру, – видно, Уле есть чем греться. Выпавший снег стер границы полей, и семь акров, которые так стремился заполучить Миямото Кабуо, теперь невозможно было разглядеть. Все человеческие притязания на землю потеряли свою законную силу, вытесненные другим законом, законом природы. Мир превратился в единое целое, и убийство одного человека другим из-за малюсенького клочка этого мира казалось бессмысленным, хотя Исмаил знал, что такое случается. Ведь он побывал на войне.

Находясь на пересечении дорог Центральной долины и Южного пляжа, Исмаил разглядел впереди машину – не одолев подъем, она застряла на повороте, огибавшем рощу заснеженных кедров. Исмаил узнал машину, это был «виллис» модели «универсал», принадлежавший семье Имада. И в самом деле, у правого заднего колеса, провалившегося в придорожную канаву, стоял Хисао с лопатой.

Имада Хисао и раньше не отличался высоким ростом, а теперь, закутанный в теплую одежду, выглядел еще меньше; низко надвинутая шапка и шарф, закрывающий подбородок, оставляли открытыми только губы, нос и глаза. Исмаил знал, что старик не станет просить о помощи – не в его это характере, да и вообще не принято среди островитян. Исмаил решил оставить свой «крайслер» в начале подъема, около почтового ящика рядом с домом Гордона Острома, и пройти пятьдесят ярдов пешком – он собирался уговорить старика принять помощь.