Снег на кедрах

Первого ноября 2-й дивизион ушел из Веллингтона. Предполагалось, что они идут на учения все в тот же залив Хока, но их привезли в Нуме'a, Новая Каледония. Тринадцатого ноября полк Исмаила погрузился на борт «Хейвуда», транспортного судна, шедшего с доброй половиной 3-го флота: сторожевыми кораблями, эсминцами, легкими и тяжелыми крейсерами, шестью линкорами; никто не знал, куда они следуют. На третий день их отделение собрали на верхней палубе и объявили, что корабль идет курсом на атолл Тарава — готовится высадка на Бетио, сильно укрепленный остров. Майор стоял перед ним и посасывал трубку. Задача, говорил он, в том, чтобы силами флота стереть объект — островок из кораллового песка площадью меньше двух квадратных миль — в порошок; морская пехота лишь добьет выживших. Эти японцы, сказал он, похваляются, что Бетио неприступен, сколько бы солдат на него ни бросили и сколько бы времени ни держали осаду. Майор вынул трубку изо рта и заявил, что такая уверенность японского командования попросту смехотворна. Лично он считает, что битва продлится самое большее два дня, а потери среди морской пехоты будут минимальным, если вообще будут. Все возьмут на себя палубные орудия, повторил он, остров — идеальное место для того, чтобы корабельная артиллерия взяла эту грязную работу по зачистке на себя.

Вечером девятнадцатого над морем взошел узкий серп луны; флот находился в семи милях от атолла. Исмаил в последний раз поел в столовой на борту «Хейвуда». Рядом сидел Эрнест Теставерде, противотанковый пулеметчик; Исмаилу был симпатичен этот парень из Делавэра. Они съели бифштекс с яичницей и жареной картошкой, выпили кофе, а потом Теставерде отставил тарелку в сторону, вытащил из кармана блокнот с ручкой и стал писать письмо домой.

— Тебе тоже советую, — сказал он Исмаилу. — Последняя возможность, знаешь ли.

— Последняя? — переспросил Исмаил. — Тогда мне некому писать. Я…

— От тебя тут ничего не зависит, — ответил ему Теставерде. — Так что напиши. Так… на всякий случай.

Исмаил спустился за блокнотом. Потом поднялся на верхнюю палубу, сел спиной к пиллерсу и стал писать Хацуэ. Со своего места он видел десятка два сосредоточенно пишущих пехотинцев. Для такого позднего часа было довольно тепло; все порасстегивали воротники и закатали рукава форменных рубашек. Исмаил написал Хацуэ, что скоро они высадятся на тихоокеанский остров и он будет убивать людей, похожих на нее, убивать как можно больше. «Как тебе такое? — писал он ей. — Что ты при этом чувствуешь?» Он писал, что сам ничего не чувствует и это ужасно, он не чувствует ничего, кроме сильного желания прикончить как можно больше этих японцев — он ненавидит их. И она в ответе за эту ненависть — точно так же, как и любой человек на земле. Теперь он ненавидит и ее. Он не хотел писать об этом, но раз уж письмо последнее, он напишет правду: он ненавидит ее всем сердцем и рад, что может написать так. «Я ненавижу тебя всем сердцем, Хацуэ! — писал Исмаил. — Ненавижу, все время ненавижу!» Написав так, он вырвал лист из блокнота, скомкал и бросил в воду. Несколько секунд он наблюдал за тем, как комок качается на поверхности, а затем швырнул вдогонку и сам блокнот.

Ночью, в три двадцать, Исмаил, лежавший на койке, но так и не сомкнувший глаз, услышал, как в трюм поступило распоряжение: «Всем морским пехотинцам собраться на палубе и приготовиться к высадке!»

Исмаил сел на койке, посмотрел, как Теставерде зашнуровывает ботинки, и начал зашнуровывать свои. Потом глотнул из фляги.

— Сушняк, — сказал он Эрнесту. — Хочешь перед смертью горло промочить?

— Давай, зашнуровывайся, — поторопил его Эрнест. — И на палубу.

Они поднялись, таща за собой амуницию; Исмаил к этому времени совсем проснулся. На верхней палубе собралось уже больше трехсот человек; люди сидели на корточках или на коленях, перекладывая в темноте снаряжение: боевой паек, флягу, саперную лопатку, противогаз, боеприпасы, стальную каску. Обстрел острова еще не начинали, и происходящее вокруг боевыми действиями совсем не казалось, скорее походило на очередные учения в тропических водах. Исмаил услышал скрежет — на шкивах шлюпочных кильблоков опускали десантные катера. В них стали грузиться пехотинцы, змеями сползая по грузовым сеткам, с выкладкой за спиной, в застегнутых на подбородке касках. Катер качался на воде, и приходилось подгадывать прыжок, приземляясь в момент, когда дно уходило с волной вниз.