Через четыре часа, когда рассвело, он различил двух санитаров, склонившихся над лежавшим рядом пехотинцем. Похоже, тому попали в голову — из-под каски у него стекал мозг. Исмаил подполз к убитому и вынул из медицинского набора, висевшего у того на поясе, сульфамид и моток бинта. Он перевязал руку и навалился на нее всем телом, чтобы остановить кровотечение.
— Ничего, — успокоил Исмаила один из санитаров. — Сейчас принесут носилки. Берег взят. Все в порядке. И глазом моргнуть не успеешь, как окажешься на борту.
— Чертовы японцы! — выругался Исмаил.
Потом он лежал на палубе какого-то корабля, в семи милях от Бетио, среди носилок, составленных в ряды; лежавший слева парень на глазах у него умер от осколочного ранения печени. Справа лежал парень с чуть выдающимися зубами; ему попали прямо в пах — кровь пропитала штаны цвета хаки. Парень не мог говорить, он лежал, выгнув спину, и стонал как заведенный, через каждые несколько секунд, дыша мелко, через силу. Исмаил окликнул парня, но парень стонал не переставая. Когда через десять минут пришли санитары, чтобы нести его в операционную, тот был уже мертв.
Исмаилу отняли руку в операционной на корабле; операцию проводил ассистент врача, сделавший четыре ампутации за всю свою практику, начавшуюся несколько часов назад. Ассистент пилил кость ручной пилой; он сделал прижигание неровно, и обрубок заживал слишком медленно, а шрам получился широкий и грубый. Исмаила оперировали под местным наркозом, и, очнувшись, он увидел свою руку, брошенную в углу операционной на кучу пропитавшихся кровью бинтов. Через десять лет ему все еще будут сниться скрюченные пальцы, касавшиеся стены, и сама рука, белая и чужая, хотя он тогда и узнал ее, кусок мяса, валявшийся на полу. Кто-то заметил, что он смотрит на руку, что-то сказал, и руку, завернув в полотенце, сунули в обернутое брезентом ведро. Ему впрыснули еще морфия; Исмаил сказал тому, кто впрыснул, что «японцы… эти гады японцы…», но так и не закончил, не понимая, что хотел сказать; в голове у него мелькнули слова «эта гадина, эта японская сучка», но он так и не успел их произнести.
Глава 17
К двум часам первого дня суда снег покрыл все дороги на Сан-Пьедро. Машина, мягко выписывая пируэты, скользя шинами, развернулась поперек и замерла, угодив фарой прямо в дверь лавки Петерсена; по счастливой случайности в это самое время кто-то открыл изнутри дверь, собираясь выйти, и потому ни машине, ни магазину не был причинен ущерб. За зданием начальной школы играли дети; мальчик съезжал по склону холма на куске картона и врезался в семилетнюю девочку, наклонившуюся зачерпнуть снега для снежка. У девочки оказалась сломана правая рука; директор школы, Эрик Карлсен, набросил ей на плечи покрывало и усадил рядом с радиатором парового отопления, а сам побежал заводить машину. Потом он осторожно, выглядывая через полумесяц переднего стекла, который удалось расчистить обогревателем, повез девочку вниз по Первому холму в город.
Миссис Ларсен, проезжая по Мельничному ручью на «крайслере» мужа, заехала в кювет. Арне Стольбад забросил в печку слишком много дров, и в трубе возник пожар. Сосед Арне вызвал пожарных, но их водитель, Эдгар Паулсен, въезжая на Индейский холм, забуксовал, и пришлось остановиться, чтобы надеть на колеса цепи. Тем временем пожар в трубе Арне Стольбада прекратился сам собой, и когда пожарные все же добрались до него, Арне с радостью сообщил им, что благодаря пожару труба наконец-то прочистилась.
В три часа из Эмити-Харбор выехали пять школьных автобусов; включенные дворники боролись с наледью на стекле, а свет передних фар утопал в снежных вихрях. Старшеклассники, шедшие домой пешком, забрасывали автобусы снежками; автобус, направлявшийся к Южному пляжу, выехав из центральной части острова, тут же соскользнул с обочины. Дети выбрались из него и пошли домой в сопровождении водителя, Джонни Катаяма, замыкавшего шествие. Когда тот или иной школьник сворачивал к дому, Джонни угощал его на прощание половинкой мятной жвачки.
В этот день мальчик, катавшийся на санях, сломал лодыжку, ударившись о ствол кедра. Он не успел вовремя среагировать и врезался в дерево. Перед столкновением мальчик выставил вперед ногу, чтобы предотвратить удар.
Вышедший на пенсию дантист, старина Док Кейбл, шел от дома к дровяному сараю, поскользнулся и сильно ушибся. Когда он упал, что-то у него в копчике хрустнуло, да так, что лицо Дока исказила гримаса боли и он свернулся на снегу в позе эмбриона. Немного погодя Док сумел встать и добраться до дома, где, с трудом говоря от боли, сказал жене, что ушибся. Жена уложила его на кровать с грелкой, он принял две таблетки аспирина и заснул.