Снег на кедрах

Только убив четырех немцев, Кабуо понял, что имели в виду другие, умудренные возрастом, и как глубоко проникли в его душу. Он был воином, и эта темная ярость была у семьи Миямото в крови; Кабуо суждено передать ее следующему поколению. История о прадеде, безумном самурае, была и его собственной историей, теперь он понимал это. Иной раз, когда Кабуо чувствовал, как в нем закипает гнев из-за отнятой земли, он собирал этот гнев внутри, выходил во двор и, вооружившись шестом кэндо, принимался оттачивать черный танец своего искусства. После войны Кабуо видел только тьму, и в мире, и в собственной душе, во всем, кроме клубничных полей, жены и трех детей, сына и дочерей, трех даров. Он чувствовал, что ничем не заслужил такое счастье, и глухой ночью, когда его одолевала бессонница, он представлял, как напишет им записку, рассказав все-все о своем грехе. Как уйдет от них, будет страдать в одиночестве, и страдание затопит гнев. Ярость угаснет и освободит его для размышлений о собственном предназначении и следующей жизни, предначертанной великой чередой перерождений.

Сидя в камере, обвиняемый в убийстве Карла Хайнэ, Кабуо думал, что наконец нашел то, к чему так стремился. Потому что страдал в этой камере от страха перед неотвратимо надвигающимся судом. Возможно, в этом теперь его судьба — заплатить за жизни, отнятые у других в приступе ярости. Такова природа причины и следствия, таково непостоянство всех вещей. Что за загадка эта жизнь! Все связано между собой непостижимым предначертанием; Кабуо размышлял об этом в темной камере, и сознание его прояснялось все больше и больше. Непостоянство, причина и следствие, страдание, стремление, ценность жизни. Каждое существо, пребывающее в сознании, стремится прорвать скорлупу индивидуальности и определенности. У него было достаточно времени, чтобы направить страдание по пути вверх, в сторону освобождения, к которому он будет идти еще много-много жизней. Ему необходимо сделать все, чтобы пройти как можно больше и смириться с тем, что вершина его грехов слишком высока, чтобы перевалить ее в срок, отпущенный этой жизнью. Он продолжит восхождение в следующем, даже последующем рождении, и страдания его будут только умножаться.

Глава 12

За окном дул, не переставая, северный ветер, заметая снегом здание суда. К полудню на город выпало три дюйма снега, но снег был такой мелкий, что едва ли про него можно было сказать, что он выпал; снежинки повисли ледяной взвесью, дыханием призраков, перемещаясь вверх-вниз по улицам Эмити-Харбор: бесовская пудра, заиндевевшие клочья облаков цвета слоновой кости, скрученные завитки белого дыма. К полудню запах с моря улетучился, оно подернулось туманом и как будто уменьшилось; видимость ухудшилась, повсюду мельтешил снег, и невозможно было ничего разглядеть; ноздри отважившихся выйти из дома жег сильный мороз. Снег взметывался у них из-под ног, когда они брели к зеленной лавке Петерсена, в резиновых сапогах и наклонив головы. Когда же они поднимали головы, щурясь на белизну, покрывшую все, ветер швырял в них снег, и они переставали видеть.

Исмаил вышел из суда и побрел без цели, восхищаясь падающим снегом, стараясь запомнить его красоту. Суд над Миямото Кабуо побудил его снова погрузиться в воспоминания.

…Почти четыре года они с Хацуэ приходили к тому кедру и обнимались, счастливые, — им, молодым влюбленным, этого хватало. Они расстилали поверх подушки мха пальто и долго оставались внутри, уходя уже после сумерек, а по выходным встречались у кедра днем. Кедр источал аромат, которым пропитывалась их одежда и они сами. Забираясь в дупло, они глубоко вдыхали; затем ложились и ласкали друг друга. Жар прикосновений, мягкое скольжение губ и языков, кедровый аромат, уединенность, шелестящий снаружи дождь — все это создавало у них иллюзию исчезнувшего мира; не было никого, только они вдвоем. Исмаил крепче прижимал к себе Хацуэ, и она отвечала ему, приподнимаясь со мха и разводя под юбкой ноги. Исмаил ощущал ее грудь, чувствовал резинку трусиков под одеждой, а она проводила рукой по его животу, груди, спине. Иногда по дороге домой Исмаил останавливался в глухом лесном уголке и, поскольку иного выхода у него не было, брал себя рукой. Прикасаясь к себе, он представлял Хацуэ. Закрывал глаза и прислонялся к дереву; после ему становилось и легче, и в то же время тяжелее.

Ночами Исмаил порой мечтал с закрытыми глазами, представляя их с Хацуэ свадьбу. Мечта не казалась ему несбыточной — можно уехать куда-нибудь, где она могла бы осуществиться. Исмаилу нравилось представлять себя и Хацуэ в Швейцарии, Италии, Франции… Он всем своим существом отдал любви, он поверил, что чувства его к Хацуэ предопределены. Им суждено было встретиться на пляже еще детьми и потом навсегда остаться вместе. Иначе и быть не могло.