Снег над барханами

— Какой человечек, Николай?! Какой автомат? — капитан встал, подошел к чану с водой, зачерпнул. — Мне родить тебе, что ли, людей и оружие? У самого полтора вояки в охранении да «ППШ» с одним диском. Думаешь, я не делал запросы наверх? Прошу и людей, и нормальные стволы. Пытаюсь всячески обосновать, дескать, чем мы отбиваться будем в случае нападения банды? Кизяком да песком кидаться? Сам знаешь, все для фронта, все для победы. Ладно, хоть почту почти своевременно доставляют да сильно не дергают нас тут. А то, глядишь, еще заставят на бахчу и плантации выходить, помогать хлопок убирать да каналы оросительные рыть. Нету, Коля, автомата. И бойца лишнего нету. И разрешения на вооружение краснопалочников[15] тоже не могу дать. Им сейчас дай оружие, завтра ночью они пулю тебе в спину всадят. От краснопалочников к палочникам один шаг. Дехкане — они и в Африке дехкане. Дикари, мать их за ногу! Безграмотные, толстокожие, отсталые аборигены. Некоторые с Гражданской войны до сих пор еще озлобленные на Советскую власть. Да что мне тебя учить! Сам прекрасно понимаешь обстановку. Курить будешь?

— Не курю, товарищ капитан.

— А-а, да… Забыл я. Сам бросить никак не могу. В такую жару курить — себе могилу рыть. Все силы воли не хватает. Чай будешь?

— Спасибо, я позже. Хочу умыться, сменить форму да Гитлера накормить, напоить. С дороги парень совсем выдохся.

— О-о, да! Гитлера покормить нужно обязательно, — Делягин улыбнулся, обнажив желтые от курева зубы. — Юморист ты, Николай. Но это нормально. В наше время шутить опасно, но полезно. Как надо назвал свой надежный транспорт, как надо…

Капитан задумался, даже горящую спичку держал, пока палец не обжег. Встрепенулся, бросил в окно косой взгляд, равнодушно посмотрел на одногорбого верблюда, привязанного к деревцу. И так же отрешенно сделал замечание:

— Ты на черта своего Гитлера к чинару привязал, он же его объест, последнюю зелень слопает?!

— Он чинар не ест. Саксаул любит, дыни обожает, а чинар — не-е.

Делягин повернулся к подчиненному, выпустил облачко дыма, нервно теребя папиросу между пальцами. Внимательно вгляделся в лейтенанта. «Стройный, крепкий, загорелый мужик. Лет на десять моложе меня. Опытный чекист, инициативный, исполнительный офицер. В прошлом отличник оперативной службы, призер Москвы по стрельбе из «нагана». Ему бы вверх по лестнице карьерной взлетать с его данными, биографией и неимоверной тягой к подвигам. А он тут прозябает, мозги парит себе! Но все же тот его поступок… Герой, мать его!.. А как бы я поступил в той ситуации? Так же, как этот молодой горячий орел, или спасовал, струсил, сдался? М-да уж».

Делягин еще раз окинул Синцова оценивающим взглядом. Зеленые глаза, чуть пухловатые губы, покатые плечи, жилистые смуглые руки, горделивая осанка еще не уставшего от жизни и службы в пустыне чекиста. «Пожалуй, один из лучших моих оперативников в этой дыре! Жаль парня, засыхает без настоящего дела, без простора и связей».

— Николай, твоя пишет тебе? — вдруг спросил капитан, щурясь от табачного дыма.

— Вы же знаете, товарищ капитан, — Синцов сглотнул, опустил взгляд, сжал кулаки, — без права переписки. Зачем нарушать установленные руководством комиссариата требования, зачем навлекать новые проблемы? Я еще потерплю. Надеюсь, и она ждет и верит!

— Все будет хорошо, Николай! Уверен, скоро тебя реабилитируют и вернут прежние место и должность. Все, ступай. У меня завтра митинг трудящихся района, куча дел и приезд первого секретаря райкома. Иди, лейтенант Синцов, и пусть на твоем участке все будет спокойно и тихо. Удачи!

— Есть! Спасибо, Андрей Михайлович.

Синцов поднял с пола тяжелый вещмешок, быстрым заученным движением накинул фуражку, козырнул и вышел из кабинета. Капитан постоял еще минуту, докуривая папиросу и размышляя о своем сотруднике, скользнул взглядом по висящему на гвозде автомату, вздохнул и снова уселся писать план мероприятий на Первомай.