Снег над океаном [СИ]

— Есть ещё хадис Пророка, мир ему и благословение: «Четыре черты характера, кому бы они ни были присущи, тот настоящий мунафик: это лживость речей, злоупотребление доверием, неверность слову и…» — Сухов наставительно поднял указательный палец. — «Склонность к спорам с отстаиванием неправильного!»

Лев ислама рванул с места, чуть ли не оставляя резину ребристой подошвы на неровных досках. Но Сухов уже который месяц тренировался не у кого-нибудь, а у самой Ашигары. Живо убравшись с пути пролетающего боинга, он лишь чуть поправил его траекторию пинком под колено, отчего морпех снес левый ряд столиков полностью, и остановился только врубившись башкой в столб. Столб содрогнулся; с крыши посыпалась труха пальмовых листьев, но постройка устояла.

— … «Кому свойственна одна из этих черт, тот настолько же будет мунафиком до тех пор, пока не избавится от нее,» — договорил Сухов.

Морпех заворочался, стряхивая стулья:

— Имам ан-Навави, да смилуется над ним Аллах, говорит: «Не будет считаться пребывающим в неверии, мунафиком, остающимся в аду навечно, тот, кто принимает Ислам сердцем и признаёт это устами, даже если ему присущи упомянутые черты.»

Поднялся, отряхнул серую футболку и камуфляжные штаны.

— Полностью цитировать надо. Улем-самоучка.

Вернулся к стойке, заказал:

— Давай два, угощаю! Ты крут, гяур. Переходи в ислам! Твой бог учил терпеть и глотать, а ты не такой, нет!

Сухов поставил обратно взятый было стакан:

— На поле Куликовом терпел Донской, а глотать пришлось все-таки Мамаю.

После чего драка сделалась всеобщей, и откуда прилетело по затылку, Сухов не успел разглядеть.

* * *

Разглядеть жилище пострадавшего высоко над обрывом для доктора труда не составило. В прежние счастливые времена множество подобных бунгало — сочетающих полинезийские пальмовые крыши, скупую самурайскую меблировку, практичный антиураганный бетон, удобную электронику где надо и где не надо — настроили по всем островам. Правда, именно вот над северной бухтой домик делали вряд ли для туристов. Долго вьется к нему разбитая асфальтовая дорожка: сквозь местный папоротник, да все в гору. Взойдешь, оглянешься: далеко внизу шум и суета временного порта — до глобального потепления был аэропорт Гонолулу, а теперь взлетка под многими метрами воды, принимай хоть крейсера… Вон «Лазарев» запасы на обратный переход грузит, вон индусы все же вытащили кого-то в паланкине, вон чинно строится почетный караул…

Но все это так далеко и неважно! Здесь только небо синее, только ветер ласковый, теплый; только солнце яркое — будто ничего плохого в мире нет; да и никогда не было!

Должно быть, адмиральский домик. Ну, или для важных проверяющих из столицы. Больно уж вид на военно-морскую базу хорош, мечта шпиона. И еще прямо под берегом, под холодящим сердце обрывом — пять громадных серо-синих кораблей. Доктор не разбирался в морской войне, но кто же сейчас телевизор не смотрит, кто же «Белое солнце Пасифиды» не скачивает с единственного уцелевшего торрента?

Вот они все. Флагман — линейный крейсер «Хиэй»; и бывшая Четвертая Дивизия флота микадо, четыре тяжелых крейсера. Первый в серии — «Начи», систершипы: «Ашигара», «Миоко», «Хагуро». Или «Мёко» и «Кагуро», как давеча спорили при докторе знатоки японского.

— Приве-е-ет!

Доктор охнул, сложившись пополам. Из глубин чертова папоротника выскочила девчонка лет пятнадцати, ростом точно под грудь высокому спасателю. Споткнувшись на невидимом камушке, девчонка впечаталась красноватыми волосами доктору точно в солнечное сплетение.

— Епрст! — это кофр на цепочке отомстил за доктора, кистенем крутанувшись от резкого движения и приласкав живую торпеду по загривку.

— Эй, так нечестно! — малявка отпрыгнула не разворачиваясь, буквально спиной вперед, что и выдало в ней аватару Тумана.

— А нечего докторов бодать, — сказал терапевт, оправляя так и не снятый белый халат. Честно говоря, форсить спецодежкой намерения не было: поленился кофр отстегивать, чтобы стащить рукав. Подумал, что на обрыве океанский ветер, так в халате и пошел — и угадал, не упарился.

На шум от домика подошла еще девушка. Выше немаленького доктора на полголовы. Блестящие черные волосы, схваченные приметными зубастыми заколками красного пластика. Милое лицо, недобрый сосредоточенный взгляд. Желтый галстук-бант. Белая рубашка, кремовый жакет, того же цвета юбка на ладонь выше колена. Чулки розовые, кремовые туфельки… Туфельки без каблука вовсе, как танцевальные.

А, ну и алебарда, небрежно порхающая вокруг. Как там в кино? Нагината, во.

Мелкая одевалась точно так же, разве что розовым чулкам предпочла черные гольфы, ну и туфельки тоже черные. А вместо алебарды прекрасно справилась родной бестолковкой, едва не отправив доктора в самый настоящий «прыжок веры». Спасатель еще раз поглядел на обрыв. Поежился.

— Вы доктор? — брюнетка остановила нагинату. — Я Ашигара. Это стихийное бедствие — Кагу-тян.

— Я Кагура!

— Тяжелый крейсер Тумана Кагура-сан не споткнулась бы на ровной дорожке. Пройдемте, доктор.