Рав Хаим был занят с учениками, но сразу заметил, что гость его сильно возбужден. Велев молодым людям продолжать занятия попарно, он осведомился о здоровье отца Джейкоба. Но тот, не желая втягиваться в докучливый ритуал, только нетерпеливо махнул рукой, и рав Хаим недоуменно приподнял бровь.
И тут возбуждение покинуло отца Джейкоба. Да полно, было ли это, видел ли он это? Неужели он сейчас скажет этому самоуверенному, полному еврейского скепсиса служителю чужой религии, что видел чудо? А ведь до сих пор рав Хаим относился к нему не без уважения, хотя отец Джейкоб и ловил порой на его лице скрытую усмешку превосходства. Однако обширные познания отца Джейкоба, его безупречный, со всеми сефардскими придыханиями и гортанными звуками иврит и прекрасный арамейский импонировали ученому раввину, а непривычное смирение гостя ему даже льстило.
Отец Джейкоб вздохнул с сожалением, но остановиться уже не мог. Пробиваясь сквозь гудение учеников, он как можно суше и прозаичнее изложил увиденный им эпизод. Раввин слушал молча, не выражая ни недоверия, ни изумления. Отец Джейкоб замолчал. Молчал и раввин. Ученики исподволь разглядывали гостя и еле слышно пересмеивались.
– Вы мне не верите, – грустно сказал отец Джейкоб.
– Да почему же, – раввин вздохнул и опустил глаза вниз, на ноги гостя.
Отец Джейкоб невольно проследил за его взглядом и увидел, что с башмаков натекло на ковер. В другой раз это сильно смутило бы его, но сейчас он только поежился и подобрал ноги под стул.
– Почему бы и нет. Верю, что видели, – раввин снова вздохнул. – Да и погода нынче такая, что всякое… – он неопределенно пошевелил в воздухе тонкими пальцами и привычно взялся за длинный завитой локон. Затем повернулся и, доставая с полки у себя за спиной одну из толстых книг, проговорил другим, оживленным тоном:
– Я полагаю, реб Яаков, вы пришли опровергнуть постулат, который я сформулировал в прошлый раз?
– Я… да, действительно…
– Ну-ну, посмотрим, как вам это удастся!
– Да… нет, но… как же?
– Что – как же? А, вы все об этом… – по лицу раввина скользнула знакомая отцу Джейкобу снисходительная усмешка и тут же исчезла, сменившись выражением грустной укоризны. – Я всегда подозревал, что вы, христиане любых оттенков, не довольно крепки в вере. Все-то вы ищете чудес, доказательств, подтверждений. Даже вы, причастившийся стольких подлинных истин. Разве мало вам, что весь наш мир – одно великое чудо? Всевышнему ли потакать вашей слабости мелкими тривиальными фокусами?
– Так вы думаете, это просто фокус?
– А вы как думаете?
– Я не знаю, что и думать.
– А что он сказал? Как объяснил?
– Никак… Я не спросил…
– Не спросили? Как же так?
– Я… мне стало страшно… я ушел…
– Страшно! – торжествующе воскликнул раввин. – Страшно? Вы увидели нечто, что показалось вам чудом, – и испугались? Не возликовали при виде снисхождения Господня – пусть чудо и ложное, в чем я убежден и в чем вы не захотели убедиться, – не вознесли благодарственную молитву, а трусливо пробежали мимо! Ну и чего после этого стоит ваша вера?
Отцу Джейкобу вдруг невыразимо жалко стало прежней своей жизни, трудной, но спокойной, без сомнений и колебаний. Теперь, он знал, не будет ему покоя, и эта прежняя жизнь представилась ему такой счастливой, такой безмятежной, что отец Джейкоб чуть не заплакал. И разговаривать с раввином совершенно больше не хотелось.
– Вы правы, наверное, – неловко пробормотал он и встал.
– Куда же вы, реб Яаков?
– Да я тут… по делам…
Усмешка исчезла с лица раввина.
– Сидите, реб Яаков, сидите, мой друг. Сейчас вам принесут кофе. Вы удручены? Простите меня, я чрезмерно поспешил с выводами. То, что вы рассказали, заслуживает более подробного разговора. Давайте же рассудим спокойно. Да вот, – рав Хаим снова обернулся к книжной полке, – я вам сейчас на эту тему прочту из…
– Нет, нет, это вы меня простите, – торопливо перебил его отец Джейкоб, отступая к двери. – Мне в самом деле пора. Мне нужно…
Нужно ему теперь было только одно – вернуться поскорее на то же место и… что? Трудно было ожидать, что там все осталось как было, что молодой человек по-прежнему стоит, покачиваясь, на парапете моста через Кедрон. Но отец Джейкоб не рассуждал и не загадывал, а шел, торопился изо всех сил, проехал даже часть пути на подвернувшемся автобусе и только твердил про себя как заклинание: Это снег, снег, это странный отраженный белый свет…
К тому времени как Милочка дочистила картошку, руки у нее так похолодели, что едва держали нож. Ни уговаривать, ни ругать себя не имело больше никакого смысла. Ангелус отсутствовал почти полтора часа.
Радио сказало, что начальственный визит на Храмовую гору протекает как намечено, что на мусульманском кладбище у Львиных ворот наблюдается некоторое скопление враждебных местных элементов, но силы безопасности полностью владеют ситуацией и надеются избежать эксцессов. Милочка выключила печку, скинула башмаки Ангелуса – как глупо, что она, не поверив прогнозу погоды, пришла сюда вчера в легких туфлях, но ничего не поделаешь, башмаки слишком велики – и выбежала на тающий снег.