Снег в сентябре

Дом в три окна. Отцовское наследство.
Где сто семейных фото в уголке,
Где, как конверт с большим письмом из
детства,
Бумажный змей лежит на чердаке.

Там то и дело раздавалось: — Спорим! —

Там не один был марш веселый спет.
А в полутемном узком коридоре
Я вдруг увидел свой велосипед.

Сказала мать: — Приедет брат, чем свет

Опять начнется бешеная гонка.
Куда-то ездит. Думаю, девчонка, —
А я смотрел на свой велосипед.

Он на крюке, еще отцом забитом,

Висел в тени, вдали от света дня.
И чем-то юным вдруг, полузабытым,
Полусмешным, пахнуло на меня.

…Я в ту весну сдавал на твердых тройках.

Стихи забросил. Все отлично шло.
Я отвечал уверенно и бойко,
А на немецком мне не повезло.

А лето было жаркое на диво.

Сгоняло город к озеру оно.
Июнь то раскачает нашу иву,
То воробьем присядет на окно.

То шапки одуванчиков пушистых,

Пустив на ветер вдоль по городьбе,
На книжный лист десант парашютистов
Забросит, чтоб напомнить о себе.

И я однажды, плюнув на экзамен,

Под окрик мамин выбежал во двор.
Но, как споткнувшись, у калитки замер
И потерял спокойствие с тех пор.

Вернулся в дом, а сердце следом, следом

За ней, за ней. Учебник я листал.
А в мыслях шел. И вот с велосипедом
На улице одной бывать я стал.

Так разгонял я свой велосипед,

Чтоб, чуть явлюсь в тени ее квартала,
Она меня лихого увидала
И поразилась.
   Ну, а если нет,

То чтоб на всем разгоне этом скором

В одно сливались щели меж досок
И сквозь волну летящего забора
Ее в саду я вдруг увидеть мог.

И удавалось. Ветки задевая

Пахучих, жарких лип. Глаза кося,
Вдруг ухватить, как средь цветного рая
Она идет, сама цветная вся.

Тот сарафан горел, мелькал в метели

Цветов, кустов, сиреней. В высоту,
Взлетал гамак, с ног тапочки летели,
И платье трепетало на свету.

Она жила, меня не замечая,

В тени читала. Может быть, стихи.
А я носился рядом, кур пугая
И загоняя кошек в лопухи.

И вот отец ее, не ради шутки,

Сказал однажды дочери: — Заметь,
В глазах мелькает что-то третьи сутки,
Лишь на ограду стоит поглядеть!

Что там за парень на велосипеде

Как угорелый мечется с утра.
Да вот смотри, опять он мимо едет.
Взгляни, Людмила. Выйди со двора.

Я разговора этого не слышал.

А просто так — представил без труда,
Затем что вдруг она, и верно, вышла,
Не собираясь вроде никуда.

На вид — от дел оторванная важных,

Она стояла, ветку шевеля,
А я летел навстречу ей отважно,
В бока уперши руки, без руля.

Велосипед тропинкой шел послушно,

С пути прямого не сбивался он.
А я смотрел на крыши равнодушно,
В успехе абсолютно убежден.

Но очень резко хлопнула калитка.

И, задержавшись около ствола,
Увидел я: меж клумб шагая прытко,
Она к террасе без оглядки шла.

Отцу сказала что-то. И сиренью

Пошла к скамье, где бились книг листки,
Пожав плечами, и с таким презреньем,
Что я за руль схватился от тоски.

…А их забор ломился от сиреней

Крутых, как кипень, бивших через край,
И так манил к себе их дух весенний,
Что лучше, друг, о том не вспоминай.

И по ночам забор мне этот снился,

Своей душил сиренью среди тьмы,
Светился мрак. Я на седло садился.
Она на раму. И летели мы.

Неслись по тропкам, улицам, полянам,

Шуршали шины, что-то нам шепча.
И мне кружило голову дурманом
Тепло от загорелого плеча.

И завитки волос ее так нежно

Моей щеки касались на ходу,
Что просыпался сразу я… Конечно,
То было только сном, мне на беду.

…С тех пор какой прошел июнь, июль…

Мой старый друг покрыт домашней пылью.
Стою, смотрю на спицы, и на крылья,
И на рогами вывернутый руль.

Его мой брат, мальчишка, потревожит.

Как я, вихраст и, видно, больше смел.
Пусть он ему, веселому, поможет,
В чем мне помочь когда-то не сумел.