Снег в Техасе

Зато, как ни странно, визит в логово сюрреалистов оказался на редкость успешным. Как удалось выяснить после нескольких телефонных звонков, Арагона и Эльзы в Париже не было: они вместе с Анри Мальро были в Москве, принимали участие в съезде только что созданного Союза писателей. Зато Бретон был в Париже, его каждый вечер можно было застать на рабочем месте – в кабаке на площади Бланш. Григорий смутно помнил Бретона по одному из его поэтических выступлений – блондин с римским носом и с пронзительным взглядом серых глаз. Поэтические произведения Бретона Григорию не нравились, хотя они и были, безусловно, талантливы. Ему запомнилась поэма «О жене», в которой чувствовалась здоровая эротика, сродни картинам Пикассо:

…Ma femme aux fesses de gr`es et d’amiante
Ma femme aux fesses de dos de cygne
Ma femme aux fesses de printemps
Au sexe de gla"ieul
Ma femme au sexe de placer et d’ornithorynque
Ma femme au sexe d’algue et de bonbons anciens
Ma femme au sexe de miroir
Ma femme aux yeux pleins de larmes…[7]

Узнав подробности дела Сержа Виктора, Бретон пришел в возбуждение.

– Это именно то, что нам нужно! Мы создадим второе дело Димитрова! Мы докажем нашу полную политическую беспристрастность! Клич «Свободу Сержу Виктору!» прогремит на весь мир. Мы разобьем стены сталинских застенков! Мы докажем, что слова писателей и поэтов чего-то стоят в этом мире!

Был немедленно составлен план действий. Бретон свяжется с Мальро, как только тот вернется из Москвы. Мальро позвонит Горькому. Все они будут на антифашистском конгрессе, здесь, в Париже, в зале «Плейель» в июне. Они втроем, Бретон, Мальро и Горький, поднимут вопрос о Серже Викторе. Он будет на свободе!

План показался Григорию полной чепухой, но спорить он не стал. Чем черт не шутит! Но дальнейшие события поставили план на грань срыва.

У писателя Гольденбурга было особое чутье на политические перемены. Впрочем, не составляло уже особого труда почувствовать, откуда в Москве дует ветер. Там разогнали ассоциации пролетарских писателей, перестали устраивать выставки художников-модернистов, а их картины потихоньку убрали из музеев, запретили строить экспериментальные здания архитекторам-конструктивистам, а композиторов отчаянно ругали. Гольденбургу заказали статью о новой французской поэзии.

Статья была быстро написана и без проволочек напечатана в «Литературной газете». В ней были строки, возможно, навеянные ночными бдениями в заведениях Монпарнаса: «…сюрреалисты – это компания сексуальных извращенцев, онанистов и педерастов, проповедующих фетишизм, эксгибиционизм и скотоложство… это ловкачи, умело прикидывающиеся сумасшедшими…»

Статья прошла бы незамеченной – «Литературку» в Париже мало кто читал… Но на беду в издательстве «Галлимар» вскоре вышел сборник, где строки из Гольденбурга во французском переводе были приведены в статье под названием «Что пишут советские коммунисты о французской литературе». Эту статью прочитали многие, в том числе Бретон и его друзья с площади Бланш. Как-то раз, солнечным майским днем, Бретон повстречал Гольденбурга у бистро на бульваре Монпарнас. Гольденбург набивал трубку ароматным табаком «Кэпстен». Увидев Бретона, он радостно заблеял и протянул руку. В ответ Бретон отвесил Гольденбургу пощечину. Удар оказался сильным. Маленький Гольденбург полетел вверх тормашками и ударился затылком о ствол платана. Вокруг собралась небольшая толпа. Выбежал бармен и вылил на голову Гольденбурга бутылку «Виши». Кто-то подобрал погасшую трубку. Гольденбургу показалось, что в толпе вспыхнули блицы фотографов.

Через час мокрый Гольденбург с подбитым глазом появился в посольстве на рю де Гренель:

– Я стал жертвой подлой провокации со стороны троцкистов, маскирующихся под поэтов-сюрреалистов!

На следующий день газета «Юманите» напечатала заявление:

«Мы, советские писатели, делегаты Всемирного антифашистского конгресса в защиту культуры, требуем отстранения от участия в конгрессе так называемых сюрреалистов. В противном случае советская делегация отказывается от всякого сотрудничества…»

А еще через день газеты сообщили о самоубийстве поэта Рене Кревеля, единственного гомосексуалиста из компании сюрреалистов. Его нашли мертвым в комнате, наполненной газом. На столе лежала записка: «Мне надоело жить в этом отвратительном мире».

Антифашистский конгресс открылся, как и планировалось, 26 июня 1935 года. Зал «Плейель» был переполнен. Одних журналистов было не менее ста: ждали крупного скандала. Горький не приехал. Вместо него в президиуме появились Леня Пустырник, одесский писатель Бабель и неизбежный Гольденбург. Леня Пустырник явно нервничал: ежеминутно вытирал с выпуклого лба пот, пил стакан за стаканом воду из графина.