Снега былых времен

И действительно, с одной стороны, они были правы: проще было самим купить «эти мелочи», привезти из дома. Что, впрочем, большинство и делало: привозили и свои транзисторы, и журналы, и любимые книги. А с другой-то стороны, горняк мог бы, допустим, высказаться и следующим образом: «Еще в 60-х годах ЦНИИЭП жилища и институт Дальстройпроект при участии СВКНИИ разработали рекомендации по проектированию типовых приисковых комплексов. Для участка, подобного «Дальнему», то есть с населением в тысячу человек, там предусмотрены: Дом культуры со зрительным залом на 200–250 мест, с комнатами для двух-трех кружков, с библиотекой на 10–15 тысяч томов, спортивный комплекс с большим и малым залом, с плавательным бассейном и зимним садом, механизированная прачечная, всевозможные мастерские и ателье, баня с парилкой, столовая-кафе, магазины. Не говоря уж о нормальном жилье… Так где же все это?!» Однако так никто не говорил, и не столько потому, думаю, что не знали о подобных рекомендациях ученых, — думаю, что, если бы и знали, все равно не говорили бы, потому что понимали, что в обозримом будущем это нереально, и не спрашивали бы даже, когда осуществится. Спрашивали же — о вещах реальных. И если уж не могли построить для них плавательный бассейн, то тазик казенный с куском мыла должны были бы выдать! Тут горняк, безусловно, был прав. Если уж уговорили, сагитировали его, воззвав к сознательности, работать в таких условиях, то почему еще о «мелочах»-то ему самому надо было заботиться? Тем более что работал он в самом деле по-ударному. Вытягивал план всего района, а скорей всего, и не только района. Тогда же, помню, награждали победителей в социалистическом соревновании — вручали кому премии, кому почетные грамоты, дипломы, значки. Один из горняков по имени Серафим, фамилия у меня не записана, получив свой значок ударника, говорил с мрачноватым сарказмом: «У меня их уже штук пять! Дома, на Встречном, на ковре приколоты, над кроватью. Значки там, а я — тут. А зачем мне значок? Что я, детский сад?! Вы мне другое дайте. Чтоб моя жена и дети здесь были. А то домой приедешь, сядешь, как чужой, на табуретку возле двери и сидишь. На кухню боишься пройти — покормят или нет, черт его знает!.. Вечером у жены спрашиваешь: лечь-то с тобой можно?.. А работать я и без значка буду. План будет, вот это, — он пошевелил пальцами, — будет. Буду работать, куда я денусь!..» И заработки, это правда, были высокие — рублей по девятьсот, по тысяче. Но не одни они удерживали и удерживали не всех. Кому-то осточертевала такая жизнь, и тогда на крохотной дальненской почте можно было слышать, как телеграфистка кричит в аппаратной: «Любаша, отрабатываю две недели. Целую…» Вот и Иван Яковлевич Половый, попробовав пожить на Дальнем с семьей, собрался возвращаться в свое Криворожье — не с кем было оставлять малолетнюю дочку. «А ради дочери я любым окладом пожертвую!» Но подавляющее большинство все-таки оставалось, и, повторяю, не из-за одних только денег. Но и не из чистой сознательности, конечно. Хотя, вполне допускаю, могла быть и была, возможно, и та и другая крайность. Но если взять некий средний тип и порассуждать за него здраво, вышло бы, наверное, так. Уезжать вообще с Чукотки, с концами? Вроде бы рановато, можно еще пожить, поработать, подзаработать. Переходить в другую бригаду, на другой прииск? Хрен на хрен менять — только время терять, везде одно и то же, в смысле условий. Бросать горняцкую специальность, пристраиваться в поселке, где-нибудь в коммунхозе? Зазорно здоровому мужику (сейчас бы сказали: непрестижно) и даже перед семьей неловко, сила еще есть, можно и на подземке повкалывать. Опять же — заработок… Да и семья — не за тридевять земель, однако, а рядом, час лёту, живут в тепле, в уюте, видимся каждый месяц… Опять же ребята из бригады — все-таки лет десять вместе отпахали, и на Крутом, и на Мандрикова, сработались, неудобно перед ними будет. И значки, и грамоты эти — чего бы тот же Серафим ни талдычил, а ему и самому приятно: значит, уважают тебя, старание твое ценят… Вот так или приблизительно так, с разными вариациями материального или морального толка, могли думать, а то и просто чувствовать дальненские горняки, а в итоге складывалось то, что секретарь райкома Лысковцев определял по-деловому: «стабильность кадров и навык работы в полевых условиях», а горный мастер Сабитов — несколько романтически: «верность бригаде и прииску»…

Когда мы обошли все палатки, я спросил у Калинова:

— А в самом деле, сколько людям еще так жить?

Парторг прикинул и сказал:

— Еще года два.

Так оно примерно и оказалось.

12