Снегопад

— Что-то вы не в себе, — покачал головою сосед. — Нельзя же так. Ну обознались, ну бывает. Ей богу, вы меня заинтриговали. Может, все же расскажете? Конспективно. Стойте, давайте-ка мы закурим. Я вообще-то почти не курю, но при себе имею всегда. Прошу…

— В общем, я тогда служил в армии. Вернее, дослуживал. Наш призыв со всех рот уже разъехался, а нас все мурыжили, мурыжили. И вот наконец железно! Послезавтра отправка. Вы представляете, что творилось! И тут — на тебе, меня в караул. Я Цурикову, это наш взводный, говорю: «Товарищ лейтенант, какой еще караул, служить осталось полчаса и две минуты!» А он смеется, это, говорит, мне решать, сколько тебе осталось служить. Захочу, до Нового года будешь тут кирзу жевать. В общем, делать нечего — дембельский караул. Пост номер семь, сторожевой, трехсменный, круглосуточный! Заступил я с двух до четырех ночи, самое дурное время, спать хочется, как из пушки. А мне еще каптер дал спирту в пузырьке, два патрона для дембельского салюта. Пост-то мой, номер семь, сторожевой, значит, патронов часовому не выдают, ходишь с пустым автоматом, как пугало. Спирт я сразу выпил, снегом зажевал. Снег, я скажу, в тот день был особенный, прямо лавина какая-то. Просто, знаете…

— Это имеет отношение к делу? — нетерпеливо перебил его сосед по столику.

— Имеет, — помолчав, ответил Виктор Сергеевич. — Имеет отношение… Значит, я говорю, снег был. В общем, стало мне после спирта сперва легко и приятно, зато потом и вовсе несносно спать потянуло. Ну спасу никакого. Ладно, думаю, погодит салют. Ну и залез в кабину ПАРМа. ПАРМы — это…

— Передвижные авторемонтные мастерские, — перебил его сосед по столику. — Знаю. Дальше.

— Ага. До смены времени полно. Подремлю хоть с полчасика. Сразу же уснул, и сон приснился — будто я у себя в городе, со Светкой, была у меня такая подружка до армии, идем будто по улице. А я почему-то в шинели да с автоматом. Зашли в кино. Я автомат-то на колени положил, сижу смотрю. Вдруг дверь в зал открывается, а оттуда — темень и жуть, и холод, я скажу, страшный. Я будто бы говорю: Свет, я пойду дверь прикрою, а то холодно, а она молчит и вдруг — раз! — с колен у меня автомат. Я ей хочу сказать, мол, ты не трожь, там один патрон в рожке, а сам не могу. А из открытой двери, из тьмы этой ледяной — голос Цурикова: «Ефрейтор Никитин, кто вам дал право покидать пост?!» Я тут же проснулся, в кабине темень — стекла по самый верх снегом занесло, дверца открыта, автомата у меня на коленях нету, а у двери человек стоит, тоже солдатик, и на меня смотрит. Потом говорит…

Ефрейтор Никитин, еще судорожно отделяя сон от яви, сперва с чумным недоумением, а после со страхом разглядывал незнакомца: в новеньком армейском бушлате, с погонами младшего сержанта, рослый, на полголовы выше его, смотрит спокойно, чуть насмешливо, но без угрозы.

— Гутен морген, герр капрал, — сказал он наконец полушепотом и рассмеялся.

— Хорошо ли почивали?

Никитин одурело мотнул головой, хоть давно уже очнулся, а лишь непонятно для чего изображал сонную одурь, напряженно, с опаской улыбнулся.

— Вот и я говорю, — продолжал незнакомец, — тяжкая у нас служба. Даже спим и то с автоматом. Да ты вылазь, что ты сидишь, как сыч…

Никитин, все еще тряся головой и щурясь от ослепляющего после спертой мглы кабины снега, выбрался наружу…

— …Я сперва еще, ей-богу, подумал, пусть хоть кто, хоть черт, лишь бы не Цуриков. Вылез, первым делом смотрю, где автомат. А он прямо рядом с ним, к колесу прислонен. Надо бы взять, а боязно, возьмет да и треснет по кумполу. А в голове мыслишка глупая вертится: это ж надо, в самый последний день службы да такая хреновина! Даже не страх, а досада…

…И еще была надежда — вдруг обойдется. Ну хоть как-нибудь. Ведь служить-то осталось…

— Ну ты никак не проснешься, — покачал головой незнакомец. — Не трясись, я тебе все объясню. Короче, я тут неподалеку служу, в артполку. Наверное, знаешь. (Никитин молча кивнул.) Полтора года отслужил, мне к Новому году отпуск обещали. Дело и не в Новом годе, просто мне домой надо позарез. Хоть на пару дней.