Снеговик

Все направились в конюшню, где застали Пуффо, забившегося в угол, бледного, умоляющего о пощаде. Его обыскали: золотой кубок оказался при нем. Он во всем сознался на свой лад. Час тому назад он якобы увидел, как господин Юхан принес в конюшню сей ценный предмет, и он, Пуффо, разгадав его намерение, решил забрать кубок и отнести его в замок, чтобы, по его словам, спасти ни в чем не повинного хозяина от обвинения в краже; но когда он собрался убежать из конюшни, он увидел, что дверь заперта и не поддается, хотя он изо всех сил пытался взломать ее, услышав выстрелы и желая броситься на помощь Христиану.

Все эти признания были столь сомнительны, что майор велел связать почтенного Пуффо, точно так же, как остальных, и его отвели в горд, где и оставили под охраной капрала и Петерсона, призванного ему на помощь. Золотой кубок был торжественно водружен Гёфле на стол в медвежьей комнате.

Меж тем Мартина Акерстром бросилась навстречу своему жениху, совсем не помышляя о том, «что скажут люди», и не испытывая никакой неловкости в присутствии майора и капрала. У этой доброй, простодушной девушки сейчас на уме были две заботы: во-первых, беспокойство, которое, долито быть, испытывают ее родители из-за непонятного исчезновения дочери, и, во-вторых, — отсутствие сахара, без которого нельзя предложить чаю, а ведь «эти бедные господа, наверно, так промерзли!» Она все просила послать кого-нибудь в новый замок, чтобы успокоить родителей и принести сахару.

Последний вопрос, кстати, был разрешен Нильсом, проснувшимся от шума и сразу позабывшим о своих страхах при виде офицеров: он отлично знал, где находится сахар, принесенный утром Ульфилом, и не раз уже туда наведывался, но первое желание Мартины исполнить было труднее, ибо послать было некого, и к тому же майору хотелось немедленно записать показания Мартины и лейтенанта Осборпа относительно разговора бандитов, услышанного ими двумя часами раньше у входа в башню нового замка. Он считал, что этот разговор — ключ к делу, и поэтому просил не опускать ни единой подробности, тщательно все записывал и очень сожалел, что третий свидетель этого разговора, графиня Маргарита, отсутствует и не может поставить свою подпись.

Маргарита же находилась в караульне, куда Христиан поспешно увел ее, чтобы девушку не увидели молодые офицеры, ибо в их глазах у нее не было убедительного и священного для всякого шведа повода к приходу — тревоги за жизнь жениха; тем не менее, услышав из-за двери, что в ее участии нуждаются, поняв к тому же по голосам присутствующих, что злословие ей не грозит, она тотчас же открыла дверь и вошла в комнату. Ей не терпелось поставить свою подпись под клятвенным заверением о непричастности Христиана к подлой краже, тем более что злокозненные намерения барона были раскрыты в ее присутствии беседой двух бандитов.

Майор и лейтенант не могли сдержать удивленного восклицания при виде Маргариты: но Гёфле, со свойственным ему присутствием духа, взял объяснение на себя.

— Фрекен Акерстром не могла бы добраться сюда одна, — сказал он. — Проводить ее было некому, тем более что вы так настойчиво просили ее соблюдать тайну, и она не могла взять иного провожатого, кроме слуги графини Маргариты, тоже посвященного в эту тайну. Естественно, что графиня Маргарита пожелала сопровождать свою подругу, которую Петерсон, возможно, стал бы отговаривать от этого похода, ссылаясь на туман…

Немало других доводов привел еще Гёфле, чтобы доказать, насколько естественно все произошло. Мартина с присущим ей простодушием могла бы, конечно, возразить, что дело было не совсем так, как объясняет Гёфле, и, наверно, сделала бы это, не догадываясь о симпатии Маргариты к Христиану, если бы она не была поглощена вместе с Нильсом приготовлением чая; к столу была подана, кроме того, каша, так как Нильс обнаружил в горде все яства, предназначенные Ульфилом для ужина его дядюшки и гостей, живущих в Стольборге.

Итак, мрачная медвежья комната служила сейчас декорацией к одной из мирных сцен, столь обычных в сей жизни в силу земных потребностей человека и вечных контрастов нашей судьбы: несколько мгновений тому назад — тревога, борьба, смертельная опасность; миг спустя — домашний уют, ужин и застольная беседа. Однако За столом сидели только Гёфле и Мартина. Остальные же, стоя, наспех перекусили, с нетерпением ожидая новых событий или же появления подмоги, что дало бы им возможность принять новое решение.